Шрифт:
Закладка:
Надо остыть, и домой идти, а то напридумывает глупостей. Простить ей обман? Прощу, куда я денусь. Уже почти простил, могу её понять, хоть и бесит чувствовать себя донором спермы. А ведь с другой стороны, она права — если бы не ребенок, послала бы меня с моим предложением трахаться. Я же чувствовал, что не по Алике это — быть игрушкой.
«Алика Владимировна села в машину» — пришло сообщение от водителя.
Я подкинулся. Куда она, мать её, собралась? С вещами на выход?
«Куда?»
«В стоматологию» — пришел быстрый ответ, и я немного успокоился.
Она же говорила про стоматолога. Хотя я ей говорил, чтобы сегодня дома сидела. Вечно не слушает меня.
От злости все еще потряхивает.
— Ой, извините, — в мой правый бок заехали сумкой. — Баармен, коньячку плесни. Тройной.
Обернулся, и увидел женщину. Беременную, пузо огромное. И коньяк хлестать собралась?
Странно, но именно сейчас меня полностью отпустило. Улыбнулся даже. Алика будет хорошей мамой, наверное только излишне всепрощающей, и ребенок сядет ей на шею. Она уж точно не станет заказывать тройной виски, будучи глубоко беременной.
Какой херней я страдал? Обманула, но призналась же. Да и вообще, я видел, как ей важен ребенок, но после моих слов о том, что сейчас не время, она не ушла. Хотя могла. Колола бы эту стимуляцию, и трахалась бы с тем же Шагуровым. Но ей я важнее был, значит не просто донор спермы. От меня ребенка хотела, так какого хера я взбесился?!
Сложно это, но мы справимся. Сын или дочь от любимой женщины — это счастье. Только бы Алика сейчас в обиды не ударилась, и глупостей не натворила.
«После стоматологии Алику сразу домой вези. Вещей у нее с собой нет? Чемоданов?» — написал водителю, и получил ответ, что вещей нет.
Уже хорошо.
«Следите за Аликой особенно внимательно. Буквально на каждом шагу. И докладывайте мне» — отправил охране, и стало совсем легко.
Про её манипуляции мы еще поговорим. И про Шагурова. Про поездку свою придется рассказать какую-нибудь сказочку, а то решила же, что я трахаться летал. Глупенькая.
Пошел домой, по дороге заказывая доставку цветов. Ну а дома на всякий случай осмотрел шкафы, не доверяя водителю. Но нет, одежда Алики здесь, как и документы. Не психанула, и это радует.
«Алика Владимировна поменяла крупную сумму. Купила валюту» — пришел мне доклад.
Зачем?
«Следите в оба глаза! Каждый шаг!» — еще раз написал.
Валюта. Нахер ей валюта в стоматологии на обычном осмотре? Да еще и крупная сумма. Варианты есть — занять кому-то решила, или просто так деньги хочет хранить, но это не в стиле Алики. Потому я сел на кровать, держа в руках смартфон, и гипнотизируя его.
Ждал, ждал, и дождался.
Звонка, от которого всего затрясло в приступе ярости небывалой силы.
Действовала я как робот. Оделась, спрятала в сумку одну из толстовок Марата, и выехала к отцу. По пути заглянула в банк, чтобы купить валюту. Повезло, валюта оказалась в наличии. Именно об этом я и думала — повезло. Папе пригодится.
Думала ли я, чтобы сбежать с отцом? Думала. После ухода Марата, пока я собиралась, я о многом думала. Он мне больно сделал. Я не ждала, что Марат будет прыгать до потолка от радости. Ждала скандал, но… я была из колеи выбита.
Репетировала идиотскую речь, наизусть этот бред выучила, но всё пошло не по сценарию. Разволновалась, услышала обвинения в измене. И Марат ушел. Просто взял, и ушел.
Мне того же хотелось. Сколько я фильмов видела, в которых героиня бежит, нося под сердцем ребенка. И отец ребенка страдает, пропуская такие важные моменты, как беременность, УЗИ, роды. Его нет на выписке, он лишен права сидеть рядом с малышом в первую ночь дома, пересчитывать пальчики ребенка, слушать его дыхание. Не видит первых шагов, не слышит первое слово… это больно. И были мысли сделать Марату больно — сбежать. Нужна? Пусть ищет, пусть возвращает нас. Не нужна? Ну и пошел к черту!
Но глупо это. Жестоко. По-детски. Да, ребенка хотела я, и планировала его тоже я. Не Марат. Однако, от Марата в моем малыше половина. И я не имею права лишать ребенка отца, а отца — ребенка. Мы поговорим еще. Ничего не кончено, это просто ссора. Свыкнется Марат, научится принимать, а затем и любить малыша. Если меня, все же, любит.
А я почему-то продолжаю думать, что он любит. Также одержимо, как и я.
У туалета на первом этаже я оглянулась, выискивая свою «охрану». Не видно никого, но я знаю, что они следят. И папа знает. Отсюда и эти тайные ходы, переодевания, и прочие шпионские игры.
— Никаких побегов. Ни за что. Я вернусь домой, и мы поговорим, — прошептала я, убедившись, что в уборной я одна.
Я сделала точно так, как того хотел папа. Зашла в кладовку. Она жутко пыльная, даже не верится, что такие помещения бывают в дорогих частных клиниках. Натянула толстовку, спрятав под неё волосы, и толкнула дверь. Со скрипом идет, видно пользуются редко. Но я справилась. Никто меня не увидел. Прошла по небольшому коридору до таблички «Выход», толкнула дверь, и оказалась на улице.
Шаг с небольшого крыльца, взгляд влево, и я сразу увидела машину. Там папа. Боже, неужели мы прощаемся? Я только-только нашла его. У нас отношения были — качели, и сейчас как раз отличный момент, чтобы всё наладить. Но я снова его теряю, как потеряла и остальных членов семьи.
Еще одна моя боль. Очередная…
— Привет. Надумала ехать? — папа вышел из машины.
Я его по голосу узнала. У него по глаза капюшон натянут. И, несмотря на лето, накинута длиннющая куртка.
— Пап, я деньги тебе принесла. Валюту. Вот, — вытащила из сумки не слишком толстую пачку стодолларовых купюр, перехваченных тем, чем я догадалась — шпилькой. — С тобой я не поеду. Я… я попрощаться пришла. Ты только найди, пожалуйста, возможность сообщить мне, где ты. А я придумаю, как тебя навестить. Со временем все наладится, я обещаю. И ты сможешь вернуться. Жить под своим именем, и мы будем рядом.
— Дочь…
— Ты только не теряйся больше, — шмыгнула я носом. — Прости, что не еду с тобой. Просто я хочу остаться с ним.
Да. Хочу. Несмотря на то, что иногда Марат ужасен, я люблю его. Не понимаю только, за что именно, и как у меня вообще получается его любить, но люблю. Так, что горло спазмом перехватывает.
— Ты из-за него плакала, или из-за меня? — папа подошел, и приподнял мой подбородок, вглядываясь в лицо.
В глаза мои краснющие. Я рыдала, да. Когда Марат ушел в такой момент. Сто раз говорила себе, что не ждала радости, но, дьявол, я именно её и хотела! Чтобы поцеловал, чтобы обнял, чтобы сказал, что всё будет хорошо. И что он счастлив, ведь я ему ребенка подарю.
— Из-за себя я плакала, и только из-за себя. Деньги, пап, — затолкала пачку в его карман. — А тебе ехать пора. Если долго буду «в туалете», то меня хватятся. Езжай!
