Шрифт:
Закладка:
– Нельзя об этом говорить здесь, нас непременно услышат, – начала Бланш, но Роза живо перебила ее.
– Не волнуйся, нет лучше места для секретов, чем толпа. Помни же, что я тебе сказала: приступай к делу, пока веселье в разгаре. Все скрытничают насчет своих планов, однако я не такова – я прямо о них говорю. Прими мой сестринский совет и будь умницей. Идем, пора начинать.
Трехерн сидел один у большого камина, с серьезным видом наблюдая, как развлекаются остальные. Не для него теперь игры и танцы, его удел – выхватывать взглядом эпизоды удовольствий, ему заказанных, и радостей, ему недоступных, ибо надежды юности потеряны навек. В лице Трехерна, полном печали, Октавия видела невыносимый немой укор. Под тем предлогом, что ей надо обогреться, девушка скользнула к камину и заговорила с кузеном как раньше – прямодушно и дружески. Ее сердце забилось сильнее, когда она заметила, сколь быструю перемену произвел в Морисе ее порыв.
– Как тебе к лицу эти темные листья и ягоды! Помнишь, раньше под Рождество мы – счастливые дети – вместе ходили собирать остролист? – произнес Трехерн, снизу вверх глядя на кузину с нежным обожанием.
– Конечно, помню. Нынче каждый украсил себя остролистом, и только тебе не досталось даже бутоньерки. Сейчас я это исправлю, ведь мне хочется, чтобы ты по-прежнему во всех делах и затеях был с нами.
Октавия потянулась к каминной полке, увитой гирляндой из остролиста, чтобы отломить веточку, и вдруг сильный сквозняк подхватил подол ее воздушного платья. Мгновение – и она оказалась объята пламенем.
– Морис, помоги, спаси меня! – в ужасе, с надрывом взмолилась девушка.
Прежде чем кто-либо другой успел подбежать к ней, прежде, чем сам Трехерн понял, как ему это удалось, он рванулся из своей коляски, закутал Октавию в тигриную шкуру и, сжимая ее в объятиях, рухнул на колени – без страха перед огнем, не чувствуя боли, бессвязно выкрикивая признания в любви.
Глава VI
Чудеса
Замешательство долго владело присутствующими, но когда все несколько успокоились, оказалось, что явлены сразу два чуда. Во-первых, Октавия была совершенно невредима, во-вторых, Трехерн стоял на собственных ногах, чего многие месяцы не мог делать без костылей. Этого второго чуда сначала никто не заметил – все толпились вокруг девушки. Затем охи и ахи улеглись и Октавия – она была еще бледна и едва дышала, но уже владела собой – воскликнула, указывая на Трехерна, который опирался на спинку своей коляски, блаженно улыбаясь:
– Взгляните на Мориса! Джаспер, скорее, помоги ему, не то он упадет!
Сэр Джаспер живо очутился рядом с кузеном и под хор изумленных голосов, одни из коих выражали участие, другие – поздравляли Трехерна, обнял его сильной рукой, удерживая в вертикальном положении.
– Что это значит, друг? Неужто ты с самого начала нас дурачил? – вскричал Джаспер, когда Морис, совершенно счастливый, обмяк в его объятиях.
– Это значит, что не всю жизнь мне быть калекой, это значит, что врачи не обманули, когда сказали, что внезапное потрясение станет для моего тела чем-то вроде электрического разряда, этаким толчком, какого они обеспечить не могут. Так и случилось. И если я исцелен, этим я обязан тебе, Октавия.
Трехерн простер к своей кузине руку, и столь страстная благодарность была в его жесте, что девушка закрыла ладонями лицо, предательски лучившееся любовью, а миледи бросилась к племяннику, обняла его и заговорила пылко, как любящая мать:
– Благослови тебя Боже, Морис, и да будет тебе наградой полное выздоровление! Теперь я обязана тебе жизнями обоих моих детей! Что мне сделать для тебя, как отплатить за добро?
– Пока я не смею сказать об этом, – прошептал Морис и добавил: – Тетушка, я сейчас, кажется, лишусь чувств. Поскорее заберите меня отсюда, пока я не устроил сцену.
Намек вернул миледи ее знаменитое самообладание. Кивнув Джасперу и майору, чтобы без промедления доставили Мориса в спальню, она жестом указала Розе на истерично рыдающую Бланш – дескать, займитесь вашей сестрой, дорогая, – и, убедившись, что все повинуются, миледи увела дочь в свои покои. Развлечений на вечер определенно было уже достаточно.
Одновременно с остальными миссис Сноудон и Эннон пожелали хозяйке доброй ночи, словно тоже намереваясь разойтись по комнатам. Однако, едва они достигли двери, что вела с галереи на лестницу, миссис Сноудон остановилась и поманила Эннона обратно. Теперь они были одни. Стоя у камина, пламя которого чуть не сделало этот веселый Сочельник трагическим, миссис Сноудон кивнула на лепестки пепла, еще недавно бывшие платьем Октавии, и обратила к Эннону лицо, полное сочувствия.
– Этот случай можно счесть счастливым, а можно и несчастным, мистер Эннон. Боюсь, удача Мориса обернется вашей потерей. Простите мне мою прямоту – она продиктована симпатией к Октавии. Чудесная девушка! Как бы я хотела видеть ее замужем за тем, кто ее достоин! Мне, мистер Эннон, дано читать по лицам. В вашем лице я прочла, что дело ваше движется не так, как вам хотелось бы, и вот предлагаю помощь. Примите ли вы ее?
– Разумеется, приму, а взамен окажу вам любую услугу, выполню любое приказание. Но чем я обязан столь неожиданному изъявлению дружбы? – воскликнул Эннон, одновременно благодарный и удивленный.
– Моему участию в судьбе этой юной леди, моему желанию спасти ее от недостойного человека.
– Вы говорите о Трехерне? – уточнил Эннон, еще более заинтригованный.
– Да. Октавия не должна выйти за игрока!
– Дражайшая миссис Сноудон, вы заблуждаетесь. Трехерн – не игрок; это совершенно точно. Я не желаю ему удачи с Октавией, однако не допущу, чтобы на него клеветали.
– Вы великодушны, да только я не заблуждаюсь. Положа руку на сердце, можете вы заверить меня, что Морис никогда не играл?
Проницательные глаза миссис Сноудон так и прожигали Эннона. С минуту он колебался, потом ответил не слишком решительно:
– Не скажу «никогда», однако уверяю вас, что заядлым игроком Трехерн не является. Все молодые люди его положения порой не прочь испытать фортуну, особенно когда находятся за границей. Для большинства это просто развлечение, в котором мы, мужчины, не видим ничего дискредитирующего или опасного. Леди, должно быть, считают