она умерла.

Нечестивец думал, что она умерла, когда ей было четырнадцать, но это было совсем не так. История Поппи и ее последний год жизни были гораздо более зловещими, чем это. Когда Нечестивец узнал, что она все ещё жива, ей было пятнадцать лет. Он пытался спасти ее. Со всем, что у него внутри. Он не смог.

— Поэтому я сделал то, что он хотел, и Джейд, казалось, по большей части соглашалась с этим. Я всегда буду честен с тобой, Ройс. Я сразу подумал, что она работала с Даймондом, и именно поэтому ей разрешали входить и выходить. Всегда выглядела хорошо. За ней хорошо ухаживали. Носила самую дорогую одежду и никогда не снимала маску. Никогда не говорила. Мы никогда не разговаривали друг с другом, и я думаю, что мы оба предпочитали именно так.

— Что вы делали вместе… — Я сворачиваю на следующий поворот, проверяя, что братья все ещё позади меня.

— Все.

— Он отпустил меня после того, как сказал, что я закончил ее обучение, и сказал мне, что Поппи уже мертва и что… — Он снова делает паузу, и я знаю, что следующее, что он скажет, будет больно. Гнев окутывает следующие слова, которые слетают с его губ. — Сказал, что она была нашей последней едой.

Моя кровь стынет, мои конечности леденеют. Я снова набираю скорость и двигаюсь вперёд, нуждаясь в этом, чтобы действовать. Мне нужно почувствовать запах крови в воздухе и звук раздавливаемой плоти.

— Прости, брат.

— Сегодня гребаный день, — шепчет он, но я не смотрю на него, желая позволить ему уединиться.

— Сегодня тот самый день.

— Ройс, — говорит Нечестивец, как раз когда мы сворачиваем на одну из задних улочек, которая ведёт в жилой комплекс, расположенный на углу перекрёстка в городе.

Я поднимаю на него глаза. Этот большой ублюдок, у которого отняли сердце в тот день, когда умерла его сестра, и теперь он ходит как оболочка человека, которым он был раньше.

— Да? — Я знаю, что убил бы за него. Умер за него. Я знаю, что не могу злиться на него за то, что произошло между ним и Джейд, или за то, что он трахнул ее в L'artisaniant. Во всяком случае, это приносит своего рода покой. Мог бы кто угодно трахнуть ее в той Берлоге с Даймондом, и я предпочёл бы, чтобы это было он. Даже если это заставит меня захотеть убить их обоих. Два человека, за которых я бы умер, заставляют меня хотеть убить их обоих.

Хотя меня чертовски беспокоит, что она явно знала, кто такой Нечестивец. Если она скрывала это от меня, то, черт возьми, что ещё она прятала в этом рукаве.

Нечестивец качает головой.

— Будь с ней осторожен. Ты не представляешь, как глубоко она увязла.

Я сжимаю ручку дверцы машины.

— Да, я, блядь, знаю.

Хорошо придуманная ложь будет продолжать жечь кончик вашего языка ещё долго после того, как вас накормят правдой.

Мои пальцы подёргиваются, мой мозг движется со скоростью, которую могла бы проглотить улитка. Мой язык прилипает к верхней части рта, как губка, отчаянно нуждающаяся в воде или какой-либо жидкости. Ледяная кока-кола утолила бы мою жажду на уровне, которого сейчас не могла бы достичь даже вода.

— Джейд? — Слоун хрипит сбоку, и я поворачиваюсь к ней лицом. Она лежит в белом платье, противоположном моему черному, но в том же стиле. Ее волосы выпрямлены, падают ей на спину, в то время как мои собраны в волны, спадающие выше моей задницы. На моих ногах красные каблуки, заострённые и блестящие. У неё то же самое.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, но слова вываливаются, как нагромождение букв, не желающих оставаться в прямой строке.

Она кивает, садясь на застеленной кровати, застеленной простынями из египетского хлопка.

— Что происходит? Я чувствую себя одурманенной…

— Так и есть, — шепчу я, уже зная, в какой комнате нахожусь. Жилой комплекс в центре города. Он принадлежит Джеймсу, но вместо обычных арендаторов, которые есть в большинстве комплексов, его дом занимает несколько этажей. Их двенадцать, и на каждом уровне их занимает кто-то, пропитанный злом. Я встречал зло в своей жизни, и все это время оно было прямо здесь, на цокольном этаже этого комплекса. Один политик, другой инженер-программист, другой, я подозреваю, работает в какой-то тайной юридической области. Когда Джеймс проводит мероприятие каждый месяц, он размещает покупателей в комнате. Некоторые из них повторяются, некоторые новые. С годами торговля людьми усилилась, но то, что предлагает Джеймс, — это то, за что не многие могут ухватиться.

Молодые, красивые, а иногда и девственницы.

Молодые.

Молодые.

— Я знаю каждый уголок и каждую дыру в этом месте, — говорю я Слоун, опускаясь перед ней на колени и кладя руки на них. — Я вытащу тебя отсюда.

Слезы наворачиваются в уголках ее глаз, когда она, пошатываясь, поднимается на ноги.

— Что это за место?

Я беру ее руку в свою.

— Это жилой комплекс прямо в центре города. — Потому что Джеймс был умён. Он не вёл свои дела в грязном здании. Он взял то, что, как все думали, они знали как торговля людьми, и усовершенствовал это, поместив прямо в центре города, прямо за углом от полиции Лос-Анджелеса. Они никогда бы об этом не догадались. Умный или глупый, или сочетание того и другого. Я никогда не могла решить, но одно было точно: Джеймс Доу был тираном.

Беру обе ее руки в свои.

— Слушай меня очень внимательно, Слоун. — Я не слышу, стоит ли кто-то прямо за дверью или собирается войти. Стены звуконепроницаемые, окон нет. Просто квартира с одной спальней, оборудованная всем, что вы найдёте в любой квартире. Ничего необычного. В комнате есть кровать, комод, большой телевизор и кое-какая повседневная одежда. Комната выглядит обжитой, как и все они, но они не такие.

Цель Комплекса-чистый ужас, несмотря на очевидную роскошь. Все изменилось. Торговля людьми выглядит уже не так, как раньше. Эти люди повысили свой уровень. Они прячутся за нормальностью, поэтому никто не видит ничего необычного. Это то, что делает его сейчас намного более опасным.

— А как насчёт тебя? — спрашивает она, сжимая мою руку.

Дверь позади меня открывается, и входит правая рука Джеймса, руки в карманах пиджака.

— Пришло время. — Я улыбаюсь Слоун, надеясь хоть немного развеять ее страх, но чувствую себя обманщицей. Я не знаю, что будет дальше. Все, что я знаю, это то, что мне нужно спасти ее любой ценой. Она не просила об этом. Быть здесь, смешанной с этим миром. Она здесь из-за меня.

Я поворачиваюсь, стараясь встать перед Слоун и поднять глаза на Айзека.

— Как долго мы отсутствовали?

В первый день, когда я встретила Айзека, мне было пятнадцать лет.

Мои бедра болели. Я не хотела двигаться. Я не хотела выходить из машины и входить