Шрифт:
Закладка:
Глава 4
Санкт-Петербург умудрился крайне мало измениться, несмотря на то что это был уже другой мир, эпоха, параллельная реальность и вообще с магией и волшебством. Те же тесные улицы, отвратительная погода, одухотворенные лица аборигенов, неспешно дефилирующих под гнусным питерским ветрищем, который, на самом деле, куда как более мерзкая достопримечательность, нежели отсутствие солнца, сырость и солевые наркоманы. Еще очень сильно не хватало вездесущих ларьков с шавермой, а отсутствие красочных вывесок усугубляло депрессивную картину этого прекрасного города, но мне так даже нравилось больше. Тем более это прекрасный шанс таки отравить шавермой быт этого многосложного города, на чем и стать в светлом будущем большим красивым мультимиллионером.
Люди, кстати, сами по себе приятно удивили. Не они сами, конечно же, а бытующая мода. Человеки ходили по улицам с зонтами, а на теле имели чаще всего деловые костюмы-тройки с плащами поверху, правда, без галстуков, еще блестящие ботинки коричневых и черных цветов, а на голове имели шляпы вполне пристойного вида. Некоторые носили котелки. В целом, было очень похоже на Америку 30-ых годов, если не считать того, что половина виденных мной джентльменов имела шикарные шарфы с закинутыми назад концами. Дамы, впрочем, не отставали и, к моему удивлению, половина из представительниц прекрасного пола ходили в штанах и чем-то наподобие легкого запахнутого камзола, поверх которого тоже носили плащи. Также, по пути к академии я отметил парочку рож чересчур надменного вида, чья одежда почти ничем не отличалась от костюмов знати конца 19-го века. Рубашки с манишками, фраки… правда, не цилиндры на голове, а некая их укороченная версия.
На разглядывание манамобилей, повозок и прочих чудес местной науки времени особо не было, как их самих в обозримом будущем. Везде были студенты.
Мечты, мечты, где ваша сладость. Пока до этого было чрезвычайно далеко. Я стоял, нервно потея, в здоровенной толпе молодых людей моего возраста, заполнившей немалых размеров площадь перед основным зданием знаменитой академии ратных дел. Вокруг болтали минимум на четырех хорошо различимых языках, а зная их благодаря счастливому детству и книгам, я смог быстро составить своё мнение о происходящем.
На Руси, издавна имеющей большую нужду в магических бойцах, ратные академии были, причем побольше, чем в других странах. Одна из них, как раз в Питере, обучала как русских, так и прибалтов с поляками, которые плодили своих благородных в невероятных количествах, выступая буквально рассадником кадров для всей Европы. Вторая находилась в Крыму, привлекая турков, татар и степные племена. Третья, основная, ютилась в Подмосковье, куда и собирала наиболее перспективных студентов со всей страны.
Пять лет назад короновался Петр Третий, оказавшийся очень деятельным государственником. Спустя пару лет у него дошли руки до академий, где новоявленный монарх с большим неудовольствием выяснил, что крымская и питерская стали рассадниками коррупции и натуральных родовых войн за перспективных выпускников. В результате им было принято решение черноморскую закрыть к такой-то матери, обломав турков, жаждущим боевых волшебниц в свои гаремы, а питерскую он решил полностью реформировать, тоже временно прикрыв. Киргизы, узбеки, казахи взвыли, завалив канцелярию императора жалобами и прошениями, но он в ответ на это лишь сказал, чтобы либо строили своё, либо нанимали за звонкую монету русских защитников.
Причина? Они и так нанимали, предпочитая отсылать своих в сторону Карибского бассейна и Великого Шелкового пути немножко пиратствовать, немножко наниматься, немножко торговать рабами. В том числе, кстати, совсем нередко и выпускницами крымской академии.
В общем, император долбанул кулаком по столу, закрыл все эти бордели (кроме подмосковного), а вместо них приказал достроить корпусами огромную академию в Санкт-Петербурге, где будут обучать «ревнителей» и на экспорт, и на импорт. Под очень строгим государственным надзором, чтобы исключить ошибки прошлого.
И, соответственно, восточно-европейское сообщество в течение пары лет нервно мяло булки, ожидая, пока откроется новая академия. Народу тут сейчас было… тысяч пять одних студентов, не меньше. Тема «как русские смогут обучить такую толпу» изредка проскакивала среди абитуриентов, заставляя тем самым интересоваться и меня. Ну, в смысле, как? Академия может быть большой, но она нерезиновая!
А русские и не собирались.
…когда с трибуны суховатый строгий мужчина в прикольных узких очках заявил через мегафон странные слова: «медицинский осмотр» и «максимальный возраст», толпа заволновалась.
…когда он сказал страшное слово «конкурс», толпа его не поняла, но заволновалась еще сильнее.
…а вот когда он заявил, что не знающие русский язык могут ехать домой… и когда это незнающим перевели…
В общем, я очень радовался своему решению встать скромно с краю всего этого дела и не отсвечивать. Огромная масса студентов и их сопровождающих просто взбесилась!
Торчал я изначально скромно с краешка, около боковой парадной (осспади, грёбаный подъезд же!) в одно из крыльев университета, поэтому, как только началась движуха, то, повинуясь инстинктам пацана, очень часто уходившего в прошлом от шухера, тут же полез на козырек этого самого подъезда. Вопрос оказался полной фигней — тут схватиться, отсюда оттолкнуться, чуть напрячься и… оп! Высоко сижу, далеко гляжу, никто меня не пихает, не бьет, не трясет, не брызжет слюной в лицо!
ДОННН! — гулкий низкий звук разнесся по площади. Исходил он от установленных на крыше полутораметровых штырей, сделанных вроде бы из металла, натыканных через каждые десять метров. Что это такое было, я не знал, но, видя, как вся буйствующая, матерящаяся и трясущая кулаками толпа не обращает внимания на это, тоже забил, принявшись с любопытством наблюдать за происходящим. А оно да, продолжалось. Уже даже кому-то били морду и даже пытались разнять.
— Уой! — выкрик, прозвучавший где-то рядом, отвлек меня от лицезрения бушующей, орущей и толкающейся толпы. Повернув голову на звук, я увидел повисшего на фигурной решетке окна ребенка, явно планирующего повторить мой залёт на козырёк, но понявшего, что на прыжок достаточной длины сил не хватит. Миленькое такое белокурое создание, сейчас смотрящее на меня со смесью возмущения, злости, страха и надежды. Ну как такому руку не протянуть?
Я и протянул, ухватив беднягу в полёте и подтянув к себе, в безопасность.
— Thank you, good sir! — голосом, вообще никак не демонстрирующим половую принадлежность, поблагодарило меня белокурое создание с почти светящимися голубыми глазами и ангельской улыбкой, а затем, хлопнувшись задом на мою сумку с Фелицией, пробурчало себе под нос, — Ну почти сразу всё сообразил, чурка нерусская…
— Слышь ты, чудовище, — хрюкнул развеселившийся я, — Сейчас обратно полетишь!
Блондинистое чудо вытаращилось на меня как на беспроцентную ипотеку от конторы по быстрозаймам. Я ответил ему тем же. Ростом и весом это гуманоидное существо впечатлить могло только некрупного пуделя, так-то я бы ему дал сантиметра 153 роста и килограмм «почти-сорок» веса. Одетое в нечто мальчиковое, почти унисексовое, существо было бы невероятным милым, если бы не ровно бледная морда лица. Говорят, что таким натуральным белокурым блондинам очень идет румянец, но тут вот как раз им и не пахло. Белесая шерсть, огромные голубые моргалы, приоткрытый в удивлении рот.
Только вот, он был очень дорого одет. Качество материала и сам пошив его наряда превосходили то, что я видел до этого, пока шел в академию, на порядок, если не несколько.
— «Фелиция, откуда я так разбираюсь в качестве старомодной одежды⁈», — тут же послал я запрос гримуару.
— «Кейн, на мне что, сидит чья-то жопа⁈», — с нотками истерики и недоверия осведомилась книга.
— Откуда на Руси чернявые и с глазами зелеными…? — ошалело пробормотало «чудовище», полностью теперь совпадающее по моему мироощущению с эталонными блондинками.
— Я не русский, просто язык знаю, — пояснил я существу, тут же делая вид, что продолжаю наблюдение за орущей толпой. На самом деле продолжал мысленно спорить с гримуаром, даймон которого орала всё громче с каждой миллисекундой.
— Чего только не бывает… — тряхнуло локонами это, тоже принимаясь смотреть за происходящим.
А творился натуральный дурдом. Сами абитуриенты, будучи робкими иностранными
