на свой манер, все очень похожие друг на друга, ходили лапками по настилу, забирались друг на друга, толкались, хлопали крылышками, кто-то пил водичку, кто-то спал. Дедушка сразу понял, о каком утенке шла речь. Взял его в руки, провел пальцем по шейке, потрогал ему животик. На все эти действия утенок реагировал слабо.

— Эх, жаль, деньги на ветер, — произнес дедушка. — Не доживет до завтра.

— Как это? — удивился я. — Это все, что ты можешь сказать? Давай лечить его! Он же живой, он маленький, нужно что-то сделать, дать лекарства, разве не так?

— Лёнька, ты молодец, конечно, но для хозяйства еще слишком мал. Пойдем научу тебя плиту включать.

— Дедушка, да ты что?! Какая плита! Как ты можешь вот так уйти, зная, что ему нужна помощь.

— Он не ест ничего, брюшко пустое совсем, видимо, либо подавился, либо еще что. Ни корм, ни минералы не поступают, он ослаб, а им сейчас по 6 раз в сутки минимум питаться надо, поэтому хлопочи-не хлопочи, а результат очевиден.

Мне стало так гадко внутри, все сжалось от несправедливости. Я не мог поверить, что маленькое создание можно просто оставить болеть и умирать без попыток спасти.

Дедушка показал мне, как включать плиту и ушел снова во двор, а я нашел у него аптечку, отыскал в ней шприц, набрал немного воды в него, взял больного утенка в руки и из шприца попытался выдавить в его маленький клювик немного жидкости. Утенок начал немного сопротивляться, пытаясь перебирать лапками, но я держал его крепко. Много воды из шприца выливалось наружу, струйки сбегали по его мохнатой шейке и моим пальцам. Но что-то все-таки попадало ему в клювик, и я был рад даже этому. В третий заход я в шприц набрал кашицу, которую сделал из протертого творога, которым мы подкармливали всех утят, и кефира.

— Ну-ка, Хагги, иди сюда, вот это давай попробуем, — сказал я ему, почему-то само собой дав ему это имя. Утенок перестал дергаться у меня в руках, но в том, чтобы покушать мне не помогал. Немного еды все же вошло в него, и я решил, что чуть позже снова попробую. Каждые пятнадцать минут меня тянуло сбегать и посмотреть, как там Хагги. Он сидел в том же самом месте, где я его оставил, так же нахохлившись, голова была опущена, глазки прикрыты. Мне было так жаль его. Настало время выгула утят на улице. Я собрал всех здоровых утят в коробку, а моего Хагги просто понес в руке. В голове постоянно проворачивались дедушкины слова: «Не доживет до завтра». Я снова попытался попоить и покормить его из шприца и не пускал к остальным утятам, чтобы его не топтали, ему и так не сладко.

Мне было очень грустно. Я пожарил оладушки, но первый раз в жизни мне даже не хотелось их есть. Дед, правда, меня похвалил и поставил мне пятерку за такой ужин. За окном стемнело. Я снова подошел к утятам, они подвинулись ближе к лампочке, разбились на небольшие кучки, чтобы греться друг о дружку, а Хагги так и сидел обособленно. У меня все сжималось внутри. Я думал о том, что он даже не успел увидеть ничего кругом, ни свежую траву, ни пруд, ни двор, такой маленький и беззащитный сидел отдельно от всех. Я ушел в свою комнату, но мне не спалось. Я начал читать заданную на лето книгу, которую привез с собой. Обычно от чтения на ночь мне дико начинало хотеться спать, но и это не помогало. Я снова решил проведать Хагги. Подошел к их месту обитания, боясь увидеть утенка, лежащего на боку, но он так же сидел. И тогда я решил взять его к себе в комнату. Мы с Хагги набрали чистой воды в кружке и протертого творога с минеральным комплексом. Я постелил у себя на кровати старую дедушкину рубашку в клетку и принялся болтать с Хагги, уговаривая его поесть немного. Он, конечно, меня не слушался, поэтому я несколько раз за ночь кормил его из шприца.

Я проснулся утром от лая Буча, он низким звонким голосом прогонял мимо пробегавшую кошку. Тут меня просто передернуло! Хагги! Я осмотрелся, на кровати его не было. Неужели я не заметил и задавил его ночью?! Что же я наделал? У меня заколотилось сердце и затряслись поджилки.

— Хагги, маленький, где же ты? — сказал я.

Тут что-то зашевелилось под рубашкой деда. Я откинул край и увидел там моего утенка. То ли мне показалось, то ли очень хотелось в это верить, но было впечатление, что он был более живым, чем вчера. Он так же сидел и никуда не собирался двигаться, как и раньше, но глаза сегодня у него были открыты, нахохленности не было, и утенок перетаптывался с лапки на лапку. У меня прямо поднялось настроение. Я взял Хагги и отнес его к своим собратьям, потом быстро побежал на кухню, набрал новой, чистой воды, свежего протертого творога с кефиром, снова сделал кашицу и через шприц выдавил эту порцию завтрака в маленький клювик моего подопечного. Потом покормил всех других утят, проверил, что каждый из них чувствует себя достаточно хорошо, и пошел во двор искать деда.

— А, вот ты где? — сказал я, найдя его с Бучем около калитки. — Я искал тебя во дворе, потом в огороде.

— Да, мы тут с Бучем секретничаем, решили свозить тебя сегодня покупаться на новый пляж.

— Дедушка, я сегодня не могу, мне нужно за Хагги поприсматривать.

— Хагги? Кто это? — удивился дед.

— Это тот утенок, который заболел.

— Лёнька, внучек, не морочь себе и мне голову. Так бывает очень часто, что определенный процент молодняка не доживает до двух недель. Поверь мне, я был к этому готов изначально, я даже рад, что пока только один утенок заболел, на самом деле это очень хороший показатель. Так что давай завтракай, бери полотенце, прыгай в плавки и поедем купаться, отвезу тебя в интересное место, там можно прыгать в воду с разбега, не боясь пораниться, и людей немного, а еще есть тарзанка и катамараны. Только надо будет вернуться к двенадцати, так что время не теряй, а то мне еще Ажуру доить.

Мне очень захотелось поехать, я очень люблю купаться, нырять, прыгать с тарзанки, а если удастся еще и на катамаране прокатиться, то это вообще будет здорово. Я сразу представил, как кручу педали катамарана, а на соседнем сиденье со мной сидит Буч. Все удивляются тому,