Странно, что Артем не стребовал с меня спецификацию материалов с раннего утра: сама про нее вспомнила, уже успех! Так что пару часов, даже не вникая в суть, я отмахивалась и отрыкивалась от теребивших меня вопросами и требованиями сокамерников… то есть сотрудников. Достаточно было сослаться на распоряжение Черкасова — и эти голодные пиявки от меня безропотно отваливались; то ли из уважения к нашему ведущему, то ли к его характерцу.

Я даже успела до обеда! Прискакала в кабинет ведущего, победно помахивая распечатками: конечно, на почту я ему уже отослала, но все равно надо закрепить впечатление от меня как добросовестного работника, непрерывно трудящегося на благо фирмы!

— Вот, Артем Игоревич! — Аккуратно, двумя руками, выложила перед ним на стол и собралась ретироваться, пока не прозвучал язвительный комментарий вроде: «ну наконец-то!» или «неужели это то, что я думаю?!»

Не успела.

— Присядь-ка, Евгения Николаевна!

Всё. Мне каюк.

По отчеству Черкасов меня величает не так, как я его — с легкой насмешкой или в присутствии важного заказчика. В очень редких и крайних случаях. Да еще встал и собственноручно плотно прикрыл дверь в прозрачной перегородке кабинета — всех и всем видно, ничего не слышно. Ой-ой! Переминаясь на месте, я попробовала сослаться на страшную занятость и срочность нерешенных суперважных вопросов. Бесполезно: проходя мимо, Артем ткнул меня пальцем в плечо:

— Садись, Самохина, кому сказал!

Уф. Я плюхнулась в кресло рядом с его столом: удобное какое! Попыталась расслабленно покрутиться, глядя в потолок, но под косым взглядом Черкасова спохватилась, подобрала ноги и выпрямилась. Приобрела деловито-строгий вид. Ну, надеюсь, что именно такой.

Артем взял притащенную мной спецификацию, вдумчиво вчитался в строчку, в другую, перелистнул страницы… Как бы не послал сейчас переделывать на фиг! Или вообще заявит, что давно уже всё набрал сам, а то жди, когда-а-а там некоторые раскочегарятся… Нет, просто закрыл выборку и положил его на клавиатуру.

— Слушай, Самохина. Насчет вчерашнего…

— Извини! — мгновенно подобравшись, выпалила я. — Понимаешь, я вчера… ну, устала, понедельник же день тяжелый, сам знаешь, расстроилась… из-за всякого-разного, колено вон разбила, целых два раза, — с трудом задрав, даже продемонстрировала обтянутую джинсами коленку, Черкасов машинально уставился на нее. — Пакета потеряла еще… И колготки только-только купила, дорогущие, и тут же порвала, а они знаешь, сколько сейчас стоят? Как самолет! Ну или крыло от самолета…

— В пакете что-то ценное было? — перебил меня Артем.

— В Пакете? — Я растерялась. — Ну не знаю, что в нем такого ценного может быть… разве что корм собачий дорогой, ну кишки-кости, что там у него еще внутри имеется…

— Самохина! Ты что, вчера кого-то убила и расчленила?! И перетаскивала труп по частям в пакете?

— Я?! Ты рехнулся? А-а-а… — Я нервно рассмеялась. — Пакет — это собака! Пекинес. Дурацкая кличка, правда же?

— У тебя есть собака?

— У меня? Нет. А, это соседка попросила свою собачку выгулять! Она меня просит иногда (часто!). Сама собиралась на бл… в смысле, на свиданку, а потом у нее всё сорвалось, а она меня даже не предупредила, что вечером дома будет, паразитка эдакая, представляешь? — Я выдохлась. Кажется, перечислила все извиняющие меня вчерашние обстоятельства, исключая Стаса. Хотя он вполне проходит под категорией «всякого-разного». — Вот потому всё так и… Получилось.

Черкасов смотрел на меня, переваривая вываленный на него мешок информации, а я мучительно пыталась вспомнить, что вообще орала ему на той мокрой аллее. Надеюсь, хотя бы не материла, не в моих это привычках, да и мамино учительское воспитание не позволяет. Хотя сейчас куча народа на мате прямо с детского сада просто разговаривает и не видит в этом ничего зазорного.

— То есть вчера ты разбила коленку (то-то смотрю, хромаешь), порвала новые дорогие колготки, под дождем выгуливала и потеряла чужую собаку, хозяйка которой в это время преспокойно посиживала дома? И что-то там было еще такое… разное?

Я кивала в такт его словам, глядя на Черкасова с искренним уважением: вот что значит аналитический ум! Вычленил всё самое важное из потока моих слов и ненужных подробностей!

— Собачонка хоть нашлась?

— Ну да. В конце концов. Так что извини, я и так была вся на нервах, а тут еще ты со своей спецификацией! — Спецификация-то была как раз моя, но об этом сейчас умолчим. — Прости меня, а?

Я истово прижимала руки к груди и таращилась на Черкасова жалобными глазами.

— Ладно, — произнес он через внушительную — воспитательную — паузу. — С этим мы разобрались.

Уфф… Я только собралась встать и удрать из кабинета, изображая всей спиной искреннее раскаяние и готовность загладить свою вину добросовестным ударным трудом, как Артем продолжил:

— А дальше-то что еще приключилось?

Я осела обратно в кресло. Спросила с недоумением:

— В каком смысле «дальше»? Когда — дальше? Ты сейчас вообще о чем?

Черкасов смотрел на меня с выражением: «ну хватит уже придуриваться!» Я смотрела на него с выражением: «нич-чего не понимаю!» Артем откинулся на спинку кресла и, глядя на меня во все глаза, задумчиво подпер пальцами щеку. Спросил недоверчиво:

— Самохина, ты что, реально ничего не помнишь?