Шрифт:
Закладка:
Но проклятая псина все равно не вернулась.
Даже собаки меня игнорируют!
Все еще стоя на коленях, я собрала и соединила останки телефона, вяло удивилась: работает! Потом собрала останки себя и водрузила на скамью с прилипшими к сиденью бурыми листьями. Совершенно мокрую, да и пофиг мне уже. Автоматически поднесла к уху тут же завибрировавший и завопивший телефон. Конечно, именно в такой момент должен обязательно позвонить еще один мой вечный стрессоноситель! Вернее стрессодоставщик.
— Самохина! — начал Черкасов. — Я же тебе говорил просчитать материалы! И где?
Я даже выпрямилась: вот черт! Говорил, да, и еще в пятницу, но я решила заняться на свежую голову в понедельник, а сегодня задолбалась-закрутилась и забыла начисто.
— Я… э-э-э…
— Прежде чем нестись сломя голову на очередное свидание, — продолжил Артем все тем же привычным тоном: так говорит учитель, изо всех сил сдерживающийся, чтобы не заорать на тупого ученика, — выполни свои прямые обязанности. Чтобы не пришлось отвлекать тебя во время увлекательного процесса!
Не упомяни Черкасов о сорвавшемся свидании, я бы тут же раскаялась и повинилась. Еще и с утра выскочила бы пораньше — чтобы успеть всё сделать до его прихода. Но сейчас во мне поднялась такая горячая волна злости, что вспыхнуло не только лицо, но и даже от промокшей одежды, кажется, пар повалил.
— Всё знаешь обо мне, да?!
Черкасов что-то еще вещал, но я уже не слушала — несло. Ни слов, ни выражений я не выбирала, а краткое содержание моего выступления можно сформулировать в трех приличных фразах: ты кто такой, как вы меня все достали, идите все туда-то, а также туда-то. Охрипнув и слегка придя в себя, я обнаружила, что мой собеседник хоть и заткнулся, но все еще не отключился. Только собралась сама это сделать, как Артем хладнокровно осведомился:
— Прооралась? Самохина, ты там ревешь, что ли?
Я шмыгнула носом:
— Еще чего! Это насморк просто от… от холода.
Короткая пауза.
— Ты где-то на улице? За тобой приехать?
Я даже мобильник от уха отвела, чтобы на экран поглядеть — убедиться, что разговариваю именно с Черкасовым. С бывшим сокурсником и нынешним сотрудником. Выдавила сиплый смешок:
— Нет уж, как-нибудь без тебя обойдусь!
— Была бы честь предложена, — моментально отозвался Черкасов: наверняка такого ответа и ожидал. — Не забудь про выборку. Всё!
— И тебе всё, добрый человек, — пробормотала я, сунула грязный мобильник в карман и огляделась. Все было по-прежнему: жидкий свет тусклых фонарей, мокрый осенний ветер, темные силуэты людей с зонтами на фоне магазинных витрин, спешащие поскорее укрыться дома. Недавний всплеск адреналина придавал всему этому некий оттенок обреченности. Ну что ж, пора двигать, Пакета искать. А то вон даже помощь начали предлагать совершенно неожиданные люди… Я привстала и, охнув от боли, уставилась на торчащую из огромной дыры в колготках ободранную коленку.
…Почему-то меня доконали именно эти порванные свежекупленные колготки. Последняя капля.
Так я не рыдала, наверное, лет десять: захлебываясь, подвывая и причитая в том смысле: сколько можно, да когда же это кончится, да что за жизнь у меня такая!.. Хорошо, из-за непогоды никого на аллейке не случилось; иначе бы решили, что у меня или вся родня перемерла или обнаружилась внезапная смертельная же болезнь.
Прижимая основания ладоней к опухшим и наверняка потекшим глазам (ой, да кому я нужна? и конкретно здесь, на темной мокрой аллее, и в жизни в целом) я наконец отдышалась и умолкла. Правда, еще иногда поскуливая.
А, нет, скулила уже не только я: поставив передние лапы на скамью, помахивая грязным косматым хвостом, на меня преданно таращился Пакет.
Я шмыгнула носом.
— Нагулялся, с-скотина?
Скотина нервно зевнула и села на асфальт. Пес мелко трясся и то и дело принимался скулить. Замерз. Я вспомнила, что у пекинесов из-за их коротконосости проблемы и с жарой, и с холодом. Пора тащиться домой. Брезгливо подобрала изгвазданный поводок (сама-то наверняка еще краше), хотя надобности в нем уже не было — Пакет бодро трусил вперед, то и дело оглядываясь: ну где ты там?
— Да иду я, иду, — ворчала я. Сейчас его еще отмывать полчаса, не могла Леночка не белого, а черного пекинеса какого-нибудь взять… Вставила ключ в замок, повернула туда-сюда, безрезультатно подергала дверь: ну давай ты еще не откройся, чтобы меня сегодня совсем доконать!
Дверь распахнулась так внезапно, что мы вдвоем отпрянули. На пороге стояла Лена собственной персоной.
— О! Ты дома? — спросила я по-идиотски.
Соседка скривила губы.
— Ну да. Всё сорвалось, представляешь?! В обед эта сволочь позвонила, сказал, не сможет сегодня. Вот с расстройства маникюр решила освежить, — помахала растопыренными яркими пальцами. Пахну́ло лаком, Пакет чихнул. — Так что, Женечка, будь сегодня другом до конца, вымой его, а?
Чувствуя некоторую солидарность с Леной (вот, даже ее сегодня кинули, что уж тогда обо мне говорить!), я с трудом стягивала промокшую насквозь обувь.
И тут до меня дошло. Значит, пока я галопом носилась по городу, выкраивая время для ее проклятой собаки…
— Когда, говоришь, он тебе сообщил, в обед? А мне тогда почему не перезвонила, что вернешься вовремя?
Леночка повела точеным плечиком, сказала рассеянно:
— Ну раз мы все равно договорились, что ты Пакетика выгуляешь… О, пора второй слой наносить! Его шампунь и полотенчико где обычно!
Я таращилась на проем гостиной, за которым скрылась хозяйка, и испытывала большое желание зафутболить туда же ее «Пакетика», а потом так шарахнуть входной дверью, чтобы та из косяка вылетела.
Псина смирно переминалась на придверном коврике, помаргивая на меня снизу влажными круглыми глазами: знает, скотина, что проштрафился сегодня, обычно ведь всегда пытается удрать от банных процедур! Я длинно вздохнула.
— Ну пошли, что ли…
Понимавший, что сейчас со мной шутки плохи, пекинес смирно стоял в белейшей ванне в потоках грязи и шампунной пены. Я завернула его в персональное банное полотенце с вышитыми собачками, вытерла — Пакет недовольно, но очень тихо ворчал — и легонько подпнула под мокрый хвост в направлении комнаты.
— Иди к маме!
Кукушке, так ее и так.
Жаль, но у меня нет дежурного выгульщика. И некому меня шампунькой вымыть, всё сама, всё сама… Я сбросила грязные шмотки на пол ванной. Приподнявшись на носки, с печалью оглядела себя в зеркало: глаза и нос красные, колено серо-синее, ноги до самых бедер в пятнах грязи… «Жалкое зрелище. Душераздирающее зрелище», как говорил ослик Иа в «Винни-Пухе».
