Однако французская граница с Германией была сильно укреплена, и французская армия едва ли была слабее германской. Так что фронтальное нападение не обещало быстрой полной победы. Если желать такой победы, то следовало французское наступление охватить движением на фланге и в тыл. И для этого следовало совершить бросок через Бельгию.

План Шлиффена был типичным продуктом военного стиля модерн в его немецком варианте Ju­gendstil. Был ли он также с военной точки зрения остроумно-нездоровым, о том можно поспорить. Уничтожающие возражения против него являются политическими. Это был план, который ради сомнительного успеха шёл на верное зло: чтобы возможно взять верх над великой державой, Францией, он втянул в войну в качестве врага другую, ещё более сильную – Англию. Также он не приносил сам по себе выигрыша, если был успешен, а если он был неуспешным – что все же следовало принимать в расчёт как возможность, поскольку успех в войне никогда не гарантирован, – то он как раз был рецептом проигранной войны.

Нейтралитет Бельгии (нарушить который и без того было международным преступлением, в том числе по тогдашним понятиям) не был обычным нейтралитетом. Он торжественно гарантировался несколькими державами, среди них Англией. И эта английская гарантия не была только лишь формальностью. Бельгия с давних пор была континентальным предпольем Англии, а Антверпен "направленным в сердце Англии пистолетом". На протяжении столетий Англия вновь и вновь вела войны в Бельгии и за Бельгию, ещё в 1830 году угрожала из-за Бельгии войной Франции, ещё в 1870 году из уважения к бельгийскому нейтралитету строго его соблюдали. Всё это знал любой курсант военного училища. Если несмотря на это германский Генеральный штаб разработал план войны, который, безусловно, предусматривал проход войск через Бельгию, то тогда он знал, что тем самым неизбежно втягивает в войну Англию. Подобный план был, таким образом, допускающим обсуждение в случае войны, в которой Англия так или иначе с самого начала была гарантированным противником. Для любого другого случая следовало иметь наготове другие планы военных походов, в том числе и в случае, если они с военной точки зрения возможно казались менее соблазнительными. То, что с 1913 года не было больше никаких других планов, является невыполнением долга, за которое начальник Генерального штаба в правильно управляемой стране был бы не только смещён с должности, но и предстал бы перед судом.

В Германии вплоть до сегодняшних дней воспринимают план Шлиффена некритично, как своего рода само собой разумеющуюся вещь. Решение "военных полубогов" было, таким образом, чем-то вроде судьбы. Самое большее – это критика "выхолащивания" плана преемником Шлиффена в Генеральном штабе, младшим Мольтке. Но план Шлиффена не был судьбой, и до его выхолащивания дело вовсе не дошло. Выхолощенный или не выхолощенный, он втянул Англию в войну, в то время как вся германская военная политика в июле 1914 года основывалась как раз на шансе удержать Англию нейтральной. Германский Генеральный штаб разрушил творение германской политики; левая рука Германии не ведала, что творит правая.

Вплоть до сего дня остаётся неясным и непонятным то, что об этом никогда открыто не было разговора между рейхсканцлером и начальником Генерального штаба; что рейхсканцлер проводил политику – и притом в том деле, в котором речь шла о войне и мире, о жизни и смерти, – о которой он, собственно говоря, должен был знать, что начальник Генерального штаба разрушит её своими действиями, и что начальник Генерального штаба не возражал против проведения этой политики, хотя он и знал, что в свете его военных планов политические расчеты рейхсканцлера никогда не смогут осуществиться. В действительности ведь в кайзеровской Германии правительство и Генеральный штаб были сильно разделены, оба они, без конституционной горизонтальной связи друг с другом, подчинялись непосредственно кайзеру. Это была без сомнения конструктивная ошибка германской конституции. Но она не всё объясняет, и она ничего не извиняет. И Бисмарк тяжело страдал от самоуправства военных "полубогов" в 1866 и в 1870-1871 гг., и вынужден был бороться вплоть до нервного срыва и угроз физического самоубийства против того, что они ему снова и снова губили его политическую концепцию. И он именно это делал. У Бетманн-Хольвега для такой борьбы, которая должна была вестись в этом случае уже перед началом войны, не было либо силы характера, либо проницательности. В этом причина его отказа. И результатом было полное банкротство его самой по себе не столь уж необоснованной концепции войны, начиная с первого дня её.

Можно реконструировать вплоть до определённой точки, как стала бы проходить война, если бы военное руководство Германии в августе 1914 года не аннулировало германскую политику июля 1914 года, а осмысленно продолжала бы и дополняла её. И в этом случае происходила бы война, но это была бы континентальная война и преимущественно война именно на Востоке. Тогда Германия на Западе оставалась бы в обороне, а Франция могла бы и воздержаться от объявления войны. Германия должна была бы на французское объявление воны ответить формальным и торжественно повторяющимся заявлением, что она не хочет от Франции ничего, не имеет с ней споров и в любое время готова к миру с ней на основе Status quo. Французы, вероятно, затем, несмотря на это, верные своему союзу с Россией, вторглись бы в Эльзас-Лотарингию, но далеко бы они не прошли: ведь оборона в течение всей Первой мировой войны с технической стороны превосходила наступление, а оборонительная сооружения на западной немецкой границе были невероятно сильными. Пока французы разбивали бы о них свои головы в кровь, они перед миром и, в конце концов, даже, возможно, перед самими собой представали бы неспровоцированными агрессорами. Англия вне всякого сомнения оставалась бы нейтральной. Блокады не было бы. У Германии не было бы забот ни с продовольствием, ни со снабжением, и интересом американских поставщиков и кредиторов в победе их клиентов были бы не Англия и Франция, как это произошло в действительности в последующие годы, а Германия. Между тем Германия и Австрия на Востоке и Юго-Востоке, где у войны 1914 года по сути и был "дом", предприняли бы наступление, покорили бы Польшу и Прибалтику, равно как и Сербию, создали бы фронт на границе собственно коренной России и смогли бы создать соединение с союзной Турцией. Всё это им удалось сделать годом позже даже против полностью отмобилизованной русской армии. Если бы они в 1914 году атаковали медленный и незавершённый процесс русской мобилизации, то по человеческим меркам им это удалось бы сделать еще