На чистой странице я дрожащей рукой написала: «Махараджа Савай Мохиндер Сингх и махарани Латика – клиенты во дворце?» Я уже предвкушала, как развернусь. Если я буду обслуживать саму махарани, все женщины Джайпура выстроятся ко мне в очередь. И тогда, быть может, я смогу выбросить палочку для мехенди раньше, чем рассчитывала. Тут в голове моей прозвучали слова матери: «По одежке протягивай ножки». Я опережаю события.

Я убрала блокнотик, закрыла глаза. Тринадцать лет назад мне хотелось лишь одного – убежать как можно дальше от мужа, которому меня отдали родители. Я и подумать не могла, что в один прекрасный день смогу делать, что захочу, буду сама решать, как жить. Что-то скажут родители, когда увидят, чего я добилась? Я так часто представляла себе, как приведу их в свой дом, покажу дивный мозаичный пол, который придумала сама, электрический вентилятор под потолком, внутренний дворик, где я буду выращивать целебные травы, туалет на западный манер, какого нет ни у кого из их деревни. Я надеялась, что к их приезду строитель закончит работу, но то и дело добавляла приятные излишества. А когда родители увидят, какой дом я придумала, разумеется, они поживут со мной у хозяйки, пока его не достроят?

Я вообразила, с каким изумлением они станут рассматривать дом. Отец наверняка спросит: «Бети, неужели это всё твое?» И они будут гордиться тем, как я устроила свою жизнь. Я до отвала накормлю их кхиром, сабджи и роти из тандыра. Я куплю им новые кровати, так что джутовые сетки будут скрипеть под их тяжестью. Найму малиш, чтобы массировала усталые ноги Питаджи. Я представила, как Маа разляжется на палисандровой оттоманке, как у Парвати. С шелковыми подушками – почему бы и нет? Набитыми пухом! Я так размечталась – разумеется, пока что все это мне не по карману, – что сама рассмеялась над собой.

– Неужели я настолько смешно выгляжу?

Я открыла глаза: на веранду поднимался Самир Сингх, и у меня вдруг закружилась голова. Насколько у Парвати черты были плавными, настолько же резкими были они у ее мужа: острый нос, костистый подбородок, высокие скулы. Больше всего мне нравились его глаза: темно-карие, в светлых полосках, точно стеклянные шарики, любопытные, живые, веселые. Даже если лицо оставалось серьезно, эти глаза флиртовали, манили, дразнили. За десять лет, что я знала Самира, глаза у него запали, на лбу появились залысины, но неуемной энергии он не утратил.

– Среди слепых и одноглазый король, – с улыбкой ответила я.

Он рассмеялся и снял ботинки. Самир являл собой любопытную смесь старой и новой Индии: носил английские костюмы, сшитые на заказ, но соблюдал индийские традиции.

– Арре! Откуда глупой мартышке знать вкус имбиря?

– Кто плясать не умеет, тот пол винит.

Мы частенько забавлялись тем, что перебрасывались пословицами. Мне их твердила рассудительная мать, Самир усвоил их в частной школе и в Оксфорде.

Я встала, сунула карандаш в узел волос, спрятала блокнотик в карман в юбке.

Самир приподнял бровь, направился ко мне:

– Так вот где ты прячешь серебро Сингхов?

Я застенчиво улыбнулась.

– И не только его.

– Я смотрю, ты уже нарвала моих цветов? – Он перевел взгляд на плюмерию, которую я заложила за ухо, наклонился ко мне, понюхал цветки. – Билкул пьянит, – шепнул он мне на ухо, я почувствовала его теплое дыхание, и у меня заныло в низу живота.

Вот уже тринадцать лет я не знала разгоряченного мужского тела, не чувствовала на себе его тяжести. Стоит мне чуть-чуть повернуть голову, и я коснусь губами губ Самира, согрею своим дыханием его надключичную ямку. Но Самир флиртует со всеми, так уж он устроен. А я все-таки замужняя женщина. Одно неверное движение – и прощайте, источник дохода, независимость, планы на будущее. Я прислушалась, не идут ли слуги, не шуршит ли метла, не шлепают ли босые ноги по каменному полу. И неохотно отстранилась.

– Пьянит красота вашей жены, и вы скоро это увидите.

Самир ухмыльнулся.

– В те дни, когда приходит Лакшми Шастри, миссис Сингх всегда настроена очень… романтически. Кстати… – Он протянул руку.

– Ах да. – Я достала из складок сари три муслиновых мешочка и вложила в его ладонь. – Вы счастливый человек, сагиб. В спальне жена, за пределами дома – свобода.

Он взвесил мешочки на ладони, точно рубины.

– Свобода – вещь относительная, Лакшми. – Он проворно сунул мне в руку несколько сотенных купюр и записку. – Раньше нами владели британцы. Теперь они в нашей власти.

Я развернула и прочла записку.

– Ангрези?

– Англичанки тоже нуждаются в твоих услугах. Она ждет тебя завтра. Она будет дома. – Он убрал мешочки в карман. – Как продвигается строительство?

Теперь-то бы и признаться, что строитель в грубой форме потребовал от меня отдать долги. Я задолжала ему четыре тысячи рупий. Но я сама виновата. Я страстно хотела того же, что есть у моих клиенток: мозаичный пол, туалет на западный манер, толстые стены, чтобы защититься от полуденного зноя. Я сама создала эту проблему, мне ее и решать. Удачное сватовство позволит мне расплатиться со строителем.

– Завтра мозаику будут заливать козьим молоком[7]. Вы бы видели, какая красота!

Он скользнул взглядом по моим губам.

– Ты приглашаешь меня в гости?

Я рассмеялась.

– Вы спутали мне все планы – и еще рассчитываете на благодарность?

– Кто способен рассмешить друга, достоин рая! – произнес чей-то голос у нас за спиной.

Мы с Самиром обернулись и увидели, что на веранду, перепрыгивая через ступеньки, поднимается высокий мужчина в элегантном сером шерстяном костюме с красным галстуком. Черные кудрявые волосы его были взъерошены.

Самир раскрыл объятия.

– Кумар! – воскликнул он. – Дружище, как я рад тебя видеть! Наконец-то ты выбрался в Джайпур.

– С нашими железными дорогами я не надеялся поспеть ни к обеду, ни к ужину. – Кумар застенчиво улыбнулся мне, и я заметила, что у него один передний зуб заходит на другой. – Приятно познакомиться, миссис Сингх.

Неужели мы с Самиром стояли настолько близко?

Самир весело похлопал Кумара по спине.

– Наи-наи. Позволь познакомить тебя с миссис Лакшми Шастри, которая дарит красоту всем жителям Джайпура.

– Я так понимаю, Сэмми, за тебя она еще не бралась.

Самир засмеялся. Кумар посмотрел на меня, на Самира, на веранду, на свои ботинки, снова на меня. Такие глаза бывают у людей осторожных.