— А ну, дай-ка, Максимилиан, твой меч глянуть.

Максимилиан молча протянул Сычу меч, ему было интересно, что Сыч с мечом делать будет, Волкову тоже было интересно. А Фриц Ламме ничего и не делал, осмотрел его, как барон осматривал, и вернул Максимилиану.

— Ну, и что ты там увидал? — Спросил юноша.

— В том-то и дело, что ничего, — отвечает Сыч, — пара мелких зазубрин и всё, понять не могу, чего его барон нюхал.

— Нюхал? — Удивился Максимилиан.

— Ну, рассматривал, — ответил Сыч, поморщившись от такого непонимания. — Вон, у кавалера какой меч, сплошное золото, а он твой взялся смотреть. К чему бы это?

— Что ты имеешь в виду? — Волков внимательно взглянул на Сыча.

— Да ничего, — отвечал Фриц Ламме. — Просто думаю.

— Думаешь… — Волков сделал паузу. — Думаешь, барон…

— Да нет… — Сыч сомневался. — Хотя всякое может быть. Если так, то всё складывается. Но уж больно легко он про то говорил, не сильно его этот вопрос заинтересовал.

— О чём вы? — Произнёс Максимилиан. — Думаете, что барон и есть оборотень?

Волков не ответил, стал думать, Сыч тоже молчал.

— Ну, Фриц, скажи, что ты думаешь? — Не отставал Максимилиан.

Фриц вдруг оскалился с противным ехидством, так он скалился, когда что-то сальное сказать собирался:

— Думаю, что барон из этих.

— Из каких, из этих? — Спросил юноша.

— Из тех, что не любят бабьи передки, да любят мальчишечьи задки. — Сказал Фриц Ламме и засмеялся.

— Чего? — Не понял Максимилиан. Сначала не понял. Потом посмотрел на Сыча и сказал. — Да не может быть.

— А ты что, не увидал этого, он едва тебя целовать не стал, — ехидничал Сыч.

— Кавалер! — Юноша обернулся к Волкову.

— Всякое случается, — серьёзно ответил Волков, ему сейчас было не до того, он думал о том, может ли барон быть оборотнем.

А Сыч все скалился и цеплялся к Максимилиану:

— А ты, Максимилиан, скажи, тебе бабёнки-то милы бывают, я что-то не припомню, чтобы ты бабёнок тискал, хотя возраст у тебя подходящий, может, ты сам такой же, как барон?

Максимилиан покраснел, немного у него было опыта. Самый яркий случай произошёл с ним в Фёренбурге. Да, две девицы были очень хороши, их он вспоминал, особенно черноглазую, жаль, что они оказались ведьмами и их казнили. А про сумасшедшую Агнес и её звериные ласки так вспоминать не хотелось. А ещё ему нравилась одна женщина сейчас. Он о ней думал и даже мечтал о ней. Но она была много старше его, лет на десять, наверное. А ещё она часто украдкой шепталась о чём-то с господином, когда думала, что их никто не видит. Он специально приходил в дом господина рано утром. Женщина спала внизу на лавках, иногда она ещё не успевала одеваться, пару раз он видел её в одной нижней рубахе.

Он садился на лавку к стене и делал вид, что не смотрит на неё, пока она быстро надевала платье. Иной раз он успевал увидеть её ключицы и большой ворот рубахи, или даже темные пятна сосков или низа живота, что просвечивались через тонкую дорогую ткань.

Надев платье, она быстро и не без труда прятала под чепец свои пышные и непослушные волосы. И если ненароком ловила его взгляд, то едва заметно улыбалась ему. Он для этого и вставал ни свет, ни заря. Мылся и чистил одежду в темноте, причёсывался. И всё только для того, чтобы увидеть её в нижней сорочке и улыбку на её веснушчатом лице.

— Ну, так что, Максимилиан? — Не отстаивал от него Сыч. — Есть бабенки, что тебе нравятся? Или ты как этот барон?

— Дурак ты, Сыч, — беззлобно ответил юноша, он больше не собирался говорить с ним на эту тему.

Кавалер никогда на такие темы не говорил, значит, и ему не следует. Он во всём хотел походить на кавалера.

***

Сделали крюк, снова заехали к монаху, но дверь опять была на замке. Сыч поглядел следы и сказал, что как они тут утром были, так больше здесь никто не появлялся. После поехали домой.

Как приехали, нога разболелась. Но к этому Волков уже привык. А вот то, что он к вечеру почувствовал озноб, хоть дома было даже жарко, так это монаха напугало. Брат Ипполит долго смотрел рану на шее, молчал, ничего не объяснял, давил её. Принёс инструмент свой врачебный, достал свой специальный нож. Но, подумав, резать рану не стал. Дал Волкову настойку сонную и отправил спать. Госпожа Эшбахт была рада, что господин Эшбахт в тот вечер не искал её благосклонности.

***

Вести разносятся быстро. Утром он чувствовал себя всё ещё не как всегда. Есть ему не очень хотелось, что было странно, едва заставил себя съесть два варёных яйца, да две ложки проса на молоке и мёде. Тогда пришла госпожа Ланге со двора и сказала, что к нему прибыл гонец от графа.

Ему и сургуч на письме ломать было не нужно, чтобы знать, о чём там писано. Конечно, граф в письме был зол и требовал его к себе в замок для объяснений. Конечно, никуда он ехать не собирался. Отписал графу, что болен. А когда начал писать, так тут же брат Ипполит пришёл опять осмотреть ему рану. И гонец это видел, поэтому графу подтвердит его хворь.

Монах опять был недоволен. Пробовал у кавалера голову, не горяча ли. Снова смешал в стакане снадобья, поставил кипятиться воду для отваров. А Волкову впервые, кажется, за многие дни не было нужды никуда ехать и ни о чем печалиться. Те заботы, что были насущны, он разрешил, а те, что были ещё не разрешены, так те были далеки. Где там ещё гнев герцога, где злоба горцев? Пока можно обо всём этом не думать. Пока госпожа Эшбахт и её подруга госпожа Ланге были на дворе и отчитывали дворовых девок за лень и нерадивость, он сидел за столом и маялся от скуки и неприятного озноба в теле. Всегда так: как нога не болит, так ещё что-то прихватит. Вот озноб какой-то, неужто от раны в шее?

— Монах, — сказал он, закидывая голову вверх, проверяя, не заболит ли, — а нет ли у нас каких книг?

Брат Ипполит в это время толок в чашке какой-то корень. Он даже остановился от удивления, как давно господин не говорил с ним о книгах.

— Так у меня только одна книга, что вам интересна, остальные все по медицине, — ответил монах.

— Хочешь, поедем в Мален да купим книг каких, — предложил Волков.

— Каких книг? — Сразу оживился