Да и чёрт бы с ней, но как ни странно, Волкову, почему-то хотелось, чтобы она узнала о его победе, посочувствовала его страданиям от ран и тягот. Но этой женщине, что была его женой перед людьми и Богом, было всё равно.

— Мария, вели мне воду греть, — сказал кавалер и, тяжко хромая после долгой дороги, пошёл наверх, — одежду приготовь.

— Господин, — ужин ещё тёплый.

— Сначала мыться.

После мытья и мазей монаха ему чуть полегчало. Сел он есть, племянницы стали его расспрашивать про злых горцев, про то, как он рану получил. Все его слушали, даже дворовые пришли и толпились в проходе, желая хоть краем уха услышать, как дело было. Но Волков больше шутил, смешил племянниц, пока не припомнил, что ему какой-то святой помог горцев победить.

Как про святого он заговорил, так сестра его Тереза вспомнила:

— Брат мой, так к нам тоже святой приходил сегодня поутру.

— Ах, да! — Тоже вспоминала госпожа Ланге. — Конечно, был у нас утром святой человек, отшельник местный, вас спрашивал. Но мы сказали ему, что вы на войну пошли, так он за вас молился.

— А что он сказал, зачем приходил?

— Говорил, что дело ваше знает. — Вспоминала сестра. — Про само дело ничего не сказал.

— Да, так и сказал, — добавила Бригитт. — Говорил, что дело ваше знает, говорил, что Бога молил и тот послал ему откровение.

Это была хорошая новость. Да, хорошая. Если бы ему удалось после своей победы над горцами ещё и зверя изловить, то герцогу пришлось подумать, прежде чем проявлять свою немилость к нему.

— Не сказал, куда ушёл или когда придёт опять? — Спросил Волков после некоторого раздумья.

— Ничего не говорил. — Сказала сестра.

— Ничего, — подтвердила госпожа Ланге.

— Максимилиан, завтра, если силы будут, съездим к нему, и шлем мой возьмите, завезём его кузнецу, он хвастался, что всё может починить. Посмотрим, не врал ли.

— Да, кавалер, — ответил Максимилиан.

Волков отодвинул тарелку и взглянул на жену. Она сидела за столом, далеко ото всех, сидела, уткнувшись в свою вышивку, вид у неё был такой, будто всё, что происходит, её совсем не касается, ей не интересно.

Не хотелось кавалеру её трогать, опять начинать домашнюю склоку с воем и руганью, но ему был нужен наследник. Очень нужен, и он сказал:

— Госпожа моя, не соблаговолите проводить меня в спальню?

Элеонора Августа подняла на него глаза, и он подумал, что вот-вот закричит она, браниться начнёт, так яростен был её взгляд, но она встала, кинула своё рукоделие на стол, ещё раз поглядела на него с явным презрением и пошла по лестнице в спальню, подобрав юбки.

И хоть болела у него нога, и хоть в затылке как шилом ворошили, дело он своё сделал. Ну, слава Богу, хоть обошлось всё без слёз и ругани. Только со злостью и брезгливостью на лице жены. Ничего, ради наследника он готов был терпеть.

***

Ещё не рассвело, ещё Мария завтрак не подавала, как пришёл Ёган. Сел за стол, ждал, когда кавалер помоется. Болтал с его племянницами.

— Ну? — Спросил его Волков, видя, что управляющий не просто так пришёл.

— Купчишки волнуются, — заговорил Ёган, — всё знать хотят, когда мы им зерно возить начнём.

Волков задумался, вытер лицо большим полотенцем. Дворовая девка помогла ему надеть сапоги, брат Ипполит осматривал ему рану, смазывал её какой-то вонючей мазью. Как он закончил и сапоги были надеты, кавалер спросил:

— Думаешь, что к Рождеству цена будет в половину больше от нынешней?

— А тут и думать нечего, в половину, а то и вдвое. Так завсегда было, если урожай не шибко большой вышел.

— А сколько ты с купцов денег собрал?

— Сто девять монет набрал.

Волков помолчал, а после сказал с уверенностью:

— Возвращай им деньги.

— Возвращать деньгу? — Удивился управляющий.

— Будем цену ждать, — сказал кавалер и пояснил, — траты у меня большие, очень большие, мне сейчас каждый талер дорог.

— Обозлятся, боюсь. Прождали ячменя да ржи четыре дня, а зря. — Раздумывал Ёган.

— Ничего, кто особо злиться начнёт, так позови кого-нибудь из ротмистров, чтобы усмирил.

— Хорошо, так и сделаю. — Ёган встал. — Побегу.

— Может, поешь? — предложил кавалер.

— Так я ещё до петухов завтракал, — сообщил управляющий, — побегу, нужно поле посмотреть, кажется, уже пора озимые пахать.

***

Зато Сыч поесть не отказался, уселся за стол и, шмыгая носом, сказал:

— Экселенц, вы, вроде, обещали мне долю с ярмарки, говорили, что доля моя будет как у сержанта, если я про горцев всё выведаю. — Он улыбался, весь сиял, мол, я всё выведал, деньгу давайте.

«Хорошо, что зерно не отдал за бросовую цену», — подумал кавалер и со вздохом полез в кошель.

Он молча отсчитал Сычу шестьдесят талеров, конечно, это было намного меньше, чем получил старший сержант, но Фриц Ламме был и этому несказанно рад:

— Вы мои дорогие! — Сгребал он со стола талеры. — Идите к своему старику. Давненько у меня столько серебра не было.

— Ты их все-то не пропивай и на баб не спускай. А то оставишь всё в новом трактире.

— Да разве столько можно пропить, — говорил Сыч, пряча деньги за пазуху, — нет, все не пропью, спрячу. А пропью немного, малость самую, — он, кажется, уже предвкушал веселье с вином и кабацкими девками.

— Ты ешь, разулыбался он, — сказал Волков, — со мной поедешь.

— Куда? — Сразу перестал улыбаться Фриц Ламме, видно, планы его рушились.

— К монаху, к отшельнику, был он вечера тут, меня ждал, говорил, что дело решил. Думаю, это он про зверя.

— Ну, ладно, поедем, поговорим со святым человеком, — согласился Сыч нехотя, и полез в кашу ложкой.

***

Не успели они уехать, как приехал Рене, стал говорить с ним насчёт свадьбы. Старому дурню не терпелось взять замуж его сестру побыстрее. Он спрашивал, не слишком ли будет торопливо играть свадьбу в субботу. Это всё по-прежнему не нравилось кавалеру, но раз уж дал согласие, то теперь не мешать же делу.

— Идите к брату Семиону. — Сказал Волков, лишь бы Рене отстал от него. — Договоритесь с ним о дне.

Рене, чёртов жених, начал бубнить ему о благодарности своей.

— Не задерживайте меня, Арсибальдус, — хмурился кавалер, желая избавиться от него, — у меня и без вас много дел.

Он собирался ехать к монаху, путь был неблизкий, а нога ещё от вчерашней езды не отошла.

— Да-да, конечно кавалер, — сказал Рене, кланяясь.

— Вот неймётся ему, — шептал Волков, садясь на коня.

— Надеюсь, вы будете на свадьбе? — Не отставал