Шрифт:
Закладка:
— Там был пожар, плохая проводка, и все они оказались в ловушке в этой крошечной квартире и погибли. Все, кроме одного. Самый старший, Брэди, был примерно моего возраста. Он успел выпрыгнуть в окно до того, как до него добрался дым. Он переломал кости на ноге в нескольких местах, но выжил. Кажется, что, потеряв все остальное, Уильям должен был держаться за этого парня обеими руками. Не уходить, никогда не выпускать из виду.
Логан пожимает плечами.
— Вместо этого, как только Брэди выписали из больницы, Уильям позвонил в социальную службу, подписал отказ от всех прав и бросил своего единственного выжившего ребенка.
Он качает головой, его голос смягчается, когда он все вспоминает.
— Когда они пришли, чтобы забрать его, это было самое печальное, что я видел в своей жизни. Брэди стоит на тротуаре, прыгает на костылях, плачет и умоляет своего отца позволить ему остаться. Вилли даже не обернулся. Не попрощался. Просто пошел дальше… и начал искать мелочь.
— Но как же так? — восклицаю я, переживая за ребенка, которого я никогда даже не видела. — Почему он так сделал?
Логан смотрит мне в глаза.
— Чтобы наказать себя за то, что его не было рядом, когда люди, которых он любил, нуждались в нем. За то, что подвел их, не защитил… Это худший грех, который может совершить человек. Если мужчина не может уберечь тех, кто ему дороже всего… он их не заслуживает.
— Но это была не его вина.
— Он считал, что его.
Его голос мягкий. Нежный.
— Я видел лицо твоего отца, когда ты с ним рядом, Элли. Он не ненавидит тебя. Прав я или нет, но он ненавидит себя. Ты напоминаешь ему обо всем драгоценном, что он не сумел сберечь. Он так глубоко погружен в собственную боль, что не видит ни твоей боли, ни боли твоей сестры, ни того, как он все усугубляет. Он слаб, опечален и зациклен на себе, но это его дело — понимаешь? Это не имеет к тебе никакого отношения.
Конечно, все это делу не поможет. Не исправит ситуацию. Но слышать эти слова от кого-то, кто лично во всем этом не замешан и у кого нет причины лгать — облегчение, потому что все вдруг становится не так уж ужасно.
И вот тогда я чувствую усталость. Она обрушивается на меня, как стремительный поток воды — сильно и быстро, и в один миг сбивает с ног. Я ощущаю себя так, словно мне семьдесят, а не семнадцать. По крайней мере я представляю, как буду чувствовать себя в семьдесят.
Я прикрываю зевок тыльной стороной ладони.
— Иди в постель, подруга. — Логан встает, отряхивает брюки и поднимает с пола метлу. — Я тут закончу.
Я тоже поднимаюсь.
— Я думала, ты не подметаешь гребаные полы?
Логан подмигивает. И прямо там, в этой полутемной маленькой кофейне, он навсегда крадет кусочек моего сердца.
— В твоем случае я сделаю гребаное исключение.
Он начинает подметать, но, когда я подхожу к кухонной двери, я останавливаюсь.
— Спасибо, Логан. За все.
Секунду он смотрит на меня, затем легко кивает.
— Не нужно меня благодарить, я просто делаю свою работу.
В течение следующих двух недель мы привыкаем к новому ритму. Я выхожу на дежурство в кафе рано утром, вместе с Элли, а потом, как только Томми уезжает с ней в школу, помогаю Марти на кухне готовить заказы, мыть посуду. Не слишком благородная работа, но она достаточно напряженная, энергичная, и время идет быстро. Я остаюсь до ужина, когда кто-то из парней — Кори или Лиам — выходит на ночное дежурство.
Мне нравится рутина — она стабильна, предсказуема, проста в управлении. Одно и то же изо дня в день.
За исключением песен. Тех, которые Элли врубает на кухне в четыре утра, пока печет. Они всегда разные, как будто у нее бесконечный плей-лист. Некоторые из них ей, кажется, нравятся больше других, и она ставит их на повтор. Сегодня это «What a feeling» из фильма о стриптизершах восьмидесятых. Вчера было «I Want You to Want Me», а до этого была «Son of a Preacher Man».
И она постоянно танцует. Скачет вокруг, как солнечный зайчик, отражающийся от зеркал.
Однажды я спросил:
— А музыка обязательна?
И она просто улыбнулась своей милой улыбкой и ответила:
— С музыкой пироги вкуснее, глупый.
Однако этим утром Элли выглядит особенно усталой, с темными кругами — почти синяками — под своими детскими голубыми глазами. И на краю прилавка у нее разложены книги и записи, на которые она время от времени бросает взгляд, бормоча что-то себе под нос, пока готовит тесто для пирога.
— Ты много учишься, — говорю я.
Она хихикает:
— Приходится — я на финишной прямой. Я и Бренда Рэйвен отвечаем за прощальную речь. Осенью меня уже приняли в Нью-Йоркский университет, но выпуститься первой из всего класса было бы вишенкой на моем академическом торте.
На первый взгляд Элли Хэммонд выглядит… ветреной. Как будто у нее в голове слишком много воздуха. Но в ней сложно ошибиться. Она не пустоголовая; она просто… невинная. Доверчивая. Счастливая. Наверное, самая веселая девушка, которую я когда-либо встречал.
— Ты учился в колледже? — спрашивает она.
— Нет.
Воспитательница сказала мне, что у меня дислексия, когда мне было девять. Было облегчением узнать, что я не просто тупица. Она научила меня кое-как справляться, но даже сейчас чтение дается мне нелегко.
— Я был не особо хорош в школе.
Я подхожу ближе к стойке, кладу руку на ручку ее скалки.
И Элли замирает, как нежный белокурый олень.
— Дай я, — говорю я. — А ты иди готовься. Я много раз видел, как ты их делаешь, так что справлюсь.
Она смотрит на меня так, словно я только что предложил ей весь мир на блюдечке.
— Правда?
— Конечно. — Я пожимаю плечами, игнорируя поклонение в ее глазах. — Я же стою тут без дела.
Я не люблю быть бесполезным.
— Ах… ладно. Спасибо. — Она открывает ящик стола и протягивает мне белый фартук. — Но тебе стоит надеть это.
С таким же успехом она могла бы протянуть мне таракана.
— Я похож на парня, который носит фартук?
Элли пожимает плечами.
— Будь по-твоему, мистер я-слишком-сексуален-для-моего-фартука. Но твоя черная рубашка не будет выглядеть такой крутой, если ее заляпать мукой.
Я фыркаю. Но оставляю чертов фартук на прилавке. Ни за что.
* * *
В занятии выпечкой есть странное удовольствие, в котором я никогда бы не признался вслух. Это приходит мне в голову, когда я кладу последний из двух дюжин пирогов на охлаждающий стеллаж в центре прилавка. Они выглядят хорошо — с золотистыми, слегка коричневыми корочками, — а пахнут еще лучше. Элли захлопывает свой большой учебник и убирает бумаги с яркой белозубой улыбкой, занимающей половину ее лица.
