Шрифт:
Закладка:
«Ты принадлежишь», — рычит Лоркан. «Принадлежишь…»
И прежде, чем он успевает добавить, что я принадлежу «небу» — которое он присвоил — или «розовой точке на горизонте», я спрашиваю:
— Если моя мать не на Шаббе, то, где она тогда?
— Я не знаю.
Мой отец обхватывает огромными пальцами кубок с вином. Металл скребёт по металлу, точно мел по доске. Проходит секунда прежде, чем я понимаю, что этот звук исходит от него, от его ногтей, который удлинились, загнулись и превратились в железные когти, хотя всё остальное тело остаётся человеческим.
— Я не знаю. Я её не чувствую.
Кахол сминает свой кубок, и вино выливается наружу.
Не чувствует её?
«Они пара».
Я моргаю.
«Партнёры могут чувствовать друг друга?»
«Да».
«Если он не может её чувствовать, откуда ему знать, что она жива?»
«Надежда».
Лоркан хочет сказать мне, что я должна надеяться? Или что мой отец не знает этого наверняка?
— Мы найдём её, Кахол.
Лоркан обхватывает пальцами один из кожаных наручей моего отца, которые вряд ли очень ему нужны, учитывая ширину его костей и мускулы.
— Мы найдем её и вернём домой. Но нам надо снять магическую защиту, чтобы остальные наши люди могли вернуться. Нам нужно больше рабочих рук.
— Ты хотел сказать крыльев?
Я поправляю его, прежде чем успеваю подавить своё желание это сделать.
«Сейчас не время и не место, Фэллон».
Мое нахальство заставляет две пары глаз посмотреть на меня. Но, с другой стороны, благодаря ему я вытаскиваю своего отца из бездны отчаяния.
— Разве не все они вернулись? — спрашиваю я.
Лоркан барабанит пальцами по столу.
— Вороны, которые нашли убежище на Шаббе, оказались заключены там.
В отличие от острых ногтей моего отца оловянного цвета, ногти Лора закругленные и бежевые. Они никогда не скользили по моей коже, но я отчетливо помню ощущение от его призрачных пальцев на своём теле. Он перестаёт барабанить пальцами, кладёт обе ладони на стол и сжимает губы.
«Что?»
Неужели он думал, что мне понравится, если меня будут трогать без моего согласия? Я перевожу внимание на своего отца.
— И как мы снимем магическую защиту?
— Мы подождём, пока один фейри, которого змеи притащили к берегам Шаббе, и которого сейчас пытает Прийя, не выдаст местоположение Мириам.
«Хорошие змеи».
— Или пока Данте не выяснит, где её спрятал его брат, — добавляет мой отец.
— Мой дед…
«Ты ему не родственница», — напоминаю я сама себе. Это, наверное, первый раз, когда я рада тому, что не принадлежу семье Росси.
— Ближе всего к Марко был генерал. Он должен знать.
— Твоего деда не достали из воды.
— Он жив?
— Если он и жив, то пока не объявлялся в Люсе.
— А что насчёт капитана Даргенто? — с надеждой спрашиваю я. — Его прибило к Шаббе?
От железных наплечников Лора начинает подниматься дым, словно этот мужчина собирается перевоплотиться в птицу.
— Нет.
Мой пульс ускоряется, когда я вспоминаю о гнусном фейри с чёрными волосами и янтарными глазами, который угрожал убить всех, кого я люблю.
— Он мёртв?
«Ещё нет. Ещё нет», — говорит Лор, а вслух добавляет:
— Имоген подслушала, как солдаты Данте болтали о чудесном возвращении капитана. И хотя мы его пока не видели, мы полагаем, что он вернулся на Исолакуори живым.
ГЛАВА 4
Мой желудок и сердце каменеют, когда я узнаю о том, что Сильвиус выжил.
— Хорошо, — говорю я в итоге.
— Хорошо? — выплёвывает Лоркан, словно у этого слова мерзкий вкус.
— Да. Хорошо.
Я сжимаю кубок, чтобы проверить, насколько он хрупкий. Он не хрупкий.
— Потому что я самолично хочу пронзить его сердце железным клинком.
Мой отец испускает дрожащий вздох.
— Что сделал с тобой этот мужчина, ínon?
«Инон»?
«Это значит «дочь» на языке воронов».
Объяснение Лоркана не делает это определение менее непривычным. Непривычным, но также… приятным. У меня есть отец. Он настоящий. Он совсем не такой, каким я его себе представляла, но я ему небезразлична. Или, по крайней мере, мне так кажется.
«Кахол очень сильно любит свою семью».
Я искоса смотрю на Лоркана, мой гнев немного утихает.
— Сильвиус Даргенто отвратительный человек, который угрожал убить всех, кого я люблю.
Мой отец всё еще сжимает деформированный кубок, который сминается ещё больше под его когтями.
— Этот человек когда-нибудь… обижал тебя?
— Нет. До недавнего времени он не осмеливался этого делать, так как боялся последствий. Ведь я была внучкой генерала и другом принца.
Выражение лица Лоркана становится мрачным, и, хотя я не могу считать его мысли, я чувствую, что причиной этому становится один или оба вышеупомянутых фейри.
Мой отец произносит что-то на языке воронов, и Лоркан отвечает. Его золотистые глаза сверкают за непрерывными струйками чёрного дыма. Жаль, что я не понимаю их языка.
Лоркан переводит свои прищуренные глаза на меня.
«Я отправлю к тебе учителя утром».
«Я сказала: жаль. Я не сказала, что хочу».
Плечи Лоркана подаются вперёд, и он опускает предплечья на стол.
«Значит ли это, что ты не хочешь убивать Сильвиуса?»
«Как ты пришёл к этому заключению?»
«Ты сказала, что хотела бы самолично пронзить его сердце».
Я скрежещу зубами, потому что больше всего я ненавижу, когда люди используют мои же собственные слова против меня.
Мой отец пропускает нашу перепалку, потому что его глаза прикованы к вину, разлитому вокруг его кубка.
«Как будет «папа» на языке воронов?» — спрашиваю я.
«Dádhi».
— «Даджи»?
Это слово звучит странно в моём исполнении, но совсем не ужасно.
Потемневшие глаза Кахола резко поднимаются с красной лужицы и останавливаются на моём лице.
— Что вы обсуждали с Лорканом?
В течение целой минуты он молчит. Он либо сбит с толку моим обращением к нему, либо решает, чем может со мной поделиться. Он отпускает кубок и берёт скомканную салфетку.
Вытерев руки, он говорит:
— Я предложил принести капитана сюда, чтобы удовлетворить твоё желание, но Лоркану не понравилась моя идея.
Я осматриваю каменные стены и фонари. Я, может быть, и воспринимаю эти гроты, как тюрьму, но для всех остальных это место — безопасный рай.
— Сильвиуса нельзя пускать в Небесное королевство; а вот мне следует разрешить его покинуть.
На пальцах Лоркана резко появляются когти и врезаются в эбонитовое дерево.
— Но тебе это не разрешено.
— Почему? Почему ты меня здесь запер? Я освободила тебя. Я вернула тебя к жизни.
— Пока магический барьер не уничтожен, ты единственная, кто может вытащить обсидиан из моей кожи. На случай, если Данте потеряет контроль над своими подданными. Или над самим
