Шрифт:
Закладка:
В системе зоологии вслед за человеком идет обезьяна, отделенная от него огромной пропастью. Если бы когда-либо какой-нибудь Линней расположил животных в соответствии с их счастьем, довольством своим положением и прочим, то, видимо, некоторые люди оказались бы позади ослов и охотничьих собак. Превосходные примеры этого можно найти в книге Меркеля[55] «История латышей». Лейпциг, 1797 г.
Французская революция благодаря всеобщему языку, возникшему в эту эпоху, распространила среди людей определенные понятия, которые не легко будет вновь искоренить. Кто знает, не вынуждены ли будут сильные мира сего снова ввести варварство...
Сегодня (20 октября 1796 года) читал книгу «Политический зодиак, или Знамения времени» Гуэргельмера[56] (Страсбург, у Георга Кенига). Написана хорошо и содержит лучшее из того, что можно высказать сегодня против монархов и господ. Частично это принадлежит автору, частично же взято им из других произведений. Кое-что, вероятно, даже и неоспоримо. Но допустим, что когда-нибудь начнут повсюду функционировать народные правительства. Тогда, вероятно, возникнут другие обстоятельства, одобрить которые разум может столь же мало, как и современные. Ибо республиканская система, свободная от всяких пороков, — утопия, чистая идея. Что же произойдет, если это случится? Я полагаю, что из-за революций люди постоянно будут бросаться от одной общественной системы к другой, и продолжительность каждой из них будет зависеть от преходящих достоинств отдельных людей. Ссылаться на пример Америки пока трудно, потому что она очень далеко расположена от стран, в которых мыслят иначе, а те, кто по ту сторону океана мыслит иначе, не имеет уже достаточной поддержки. Ограниченная монархия является, по-видимому, в конце концов, асимптотой. Но и здесь постоянно все будет зависеть от личных достоинств отдельных людей и sic in infinitum[57].
Великие завоеватели всегда будут вызывать удивление, а всеобщая история определять по ним периоды. Это печально, но это заложено в человеческой натуре. По сравнению с громадным и сильным телом дурака слабое тело величайшего мыслителя, а следовательно, тем самым, и его великий ум будут казаться достойными презрения, по меньшей мере для большинства, и это будет до тех пор, пока люди останутся людьми. Предпочесть великий ум в слабом теле — это требует размышления, а до него могут подняться лишь немногие. На скотном рынке глаза всех постоянно устремлены на самого крупного и упитанного быка.
В некоей стране государь и его советники были обязаны во время войны спать на бочке с порохом. И притом, в отдельных покоях замка, куда каждый мог заглянуть, чтобы удостовериться, горит ли там всегда ночной свет. Бочка была не только опечатана печатью народных представителей, но и прикреплена к полу ремнями, также опечатанными надлежащим образом. Каждое утро и вечер печати осматривались. Говорят, что с той поры войны в этой стране совершенно прекратились.
Для Вены было бы неплохо, если бы французы вошли туда осенью 1796 г. Я говорю не о варварах, а об обаятельных, умных офицерах. Может быть, они несколько улучшили бы местную породу. Ведь если австрийские овцы должны давать лучшую шерсть, то им следует допустить к себе французских баранов, в противном случае они останутся глупыми.
Окна просвещения, по крайней мере в Германии, обложены тяжелым налогом[58].
Так как теперь столько говорят о «верхушке армии», о «чести короны», то истинный патриот и друг человечества желал бы знать: где собственно находится эта «верхушка армии», впереди, позади, по сторонам или в центре? Или может быть армии, выступающие против врага, и не имеют при себе «верхушки», а оставляют ее, как святыню, под охраной сильного эскорта?
В чем собственно заключается истинная «честь короны?» В том ли, чтобы ее подданные при умеренном достатке и здоровом теле были счастливы, или в том, чтобы убивать сотни тысяч людей или делать их калеками, обогащая пару лавочников, и из отходов этого изобилия покупать драгоценности для короны?
Современная война распространила повсюду некоторые определенные понятия. Нельзя утверждать, что нечто подобное и раньше часто случалось, — нет! Это никогда не происходило так, как теперь, после изобретения книгопечатания, реформации, основания такого количества газет и журналов, публичных библиотек и при возникшей жажде чтения, которая прежде, безусловно, не была столь всеобщей. Здесь взаимодействует много явлений, которых в прошлом одновременно никогда не было, да и быть не могло. И это делает наше время самым примечательным из всех, какие когда-либо были.
Когда-то крестили колокола[59], а теперь следовало бы крестить печатные станки.
Великолепное замечание имеется в книге Эмануэля Фодере[60] «О зобе и кретинизме. Для врачей и философов». Кретины (низшая их разновидность) весьма обжорливы, сластолюбивы, большие интриганы; помимо этого, они бесхарактерны, ленивы, боязливы и угодливы. Самое изысканное их занятие состоит в изучении гербов, дворянских грамот, так как каждый из них претендует на свою принадлежность ко всему этому.
Не удивительно ли, что высшие почетные должности (например, королевская) достаются без экзамена, который требуется от любого городского врача?
Так как при наступлении мира запевают te deum laudamus[61], то было бы совершенно естественно запевать в начале войны te diabolum damnamus[62]. Разве было бы не достойно поэта сочинить Те diabolum, а композитора — написать музыку?
Военный гений наций — патриотизм, любовь к отечеству. Нации, сражающиеся без патриотизма, являются механизмами, муштрованными вояками, лишенными подлинного гения...
Экспериментальная политика: французская революция.
Природа создает генералов так же, как поэтов и художников. Однако первыми стремятся делать исключительно принцев. Почему же в таком случае их не делать также поэтами и художниками?
Истинную свободу и истинное ее применение лучше всего характеризуют злоупотребления свободой.
[Март 1798]. Посмотрим, что выйдет из французской республики, когда законы выспятся.
Там, где все люди хотят прийти по возможности раньше, там большинство их непременно должно прийти слишком поздно.
Германия отнеслась к
