Шрифт:
Закладка:
Разумеется, в легендах вымысла больше, чем правды, однако девиз школы Фусин: истина дороже золота, а основополагающий принцип, спасение, нужно заслужить. Хизаши был хорошо знаком с ним, и память об этом наполняла его тревогой.
Девушка по имени Тамаки уже давно ушла, солнце утонуло в зеленом море деревьев, и деревня пришла в движение. Хизаши сидел на террасе приютившего его дома и прислушивался к звукам на площади.
Деревня и впрямь была маленькой, поэтому без труда затерялась в лесу. Едва ли о ней знал кто-то, кроме торговцев, которым они поставляли целебные травы для продажи. Хизаши за годы странствий повидал множество подобных мест и одну истину усвоил твердо – никто не станет уходить в добровольный затвор без цели. Кто-то выбирает отшельничество ради достижения просветления или отработки сложных техник, если обладает сильной ки. Некоторые в одиночестве переживают горе или другие тяжелые времена. Но гораздо чаще люди прячутся от закона, человеческого или божественного. Следовало быть осторожнее – Хизаши за пару лет слишком привык, что его спина надежно защищена.
Его защита – Куматани Кента, но Кенты нет.
После захода солнца заметно похолодало, и запах воды и влажной листвы стал сильнее и навязчивее, пробиваясь даже сквозь дым разгоравшихся костров. Фусин никогда не бралась за дело, прежде не выяснив степень вины заказчика в происходящем. О знаменитых судах школы Сомнения ходило множество историй, в которых оммёдзи в черном представали ничем не лучше демонов, от которых, как говорят, и пошла их удивительная прозорливость. Хизаши видел некоторые из них, и всякий раз поражался тому, насколько жестокими могут быть одни люди по отношению к другим. И все равно любопытство не позволяло ему вернуться на футон или, что было бы правильнее, немедленно бежать из деревни.
Вместо этого Хизаши отправился к площади в обход, чтобы издали понаблюдать за работой второй из трех великих школ оммёдо.
На площади уже вовсю полыхали рыжие пятна костров, заставляя вечернюю тьму отступать ближе к домам, где она превращалась в густой чернильный кисель, в который, казалось, можно погрузить руки. Хизаши притаился в ней, щуря глаза на яркое живое пламя. Искры снопами поднимались к небу вместе с горьким дымом. На тесной площади собрались все жители деревни Оми, среди которых женщин было гораздо больше мужчин. В одной из них Хизаши узнал свою спасительницу, Тамаки. Все они смотрели на пришлых колдунов – так в народе называли практикующих древнее искусство оммёдо, и Хизаши тоже посмотрел. По традиции вершитель суда облачался в белое, как противоположность остальным адептам, и доставал ритуальный деревянный меч – боккэн.
Боккэн в руках оммёдзи в белом кимоно был выструган из светлого дерева с легким розоватым отливом. Помощники выбранного судьи уже закончили приготовления для обряда, и двое из них держали в руках по барабану-вееру – учива-дайко[12]. Когда они одновременно ударили по ним, Хизаши вздрогнул, но не от звука, а от вибрации в воздухе, рожденной объединенной ки целой группы оммёдзи. В этом была сила Фусин, они действительно могли читать человеческие души, но для этого им не нужен был демонический подарок, они использовали особые ритуалы и заклятия, чтобы отыскивать затаенную правду.
Ритм барабанов учащался, костры плевались искрами, и фигура в белом, держа боккэн на вытянутых руках, читала заклинание. Еще один адепт Фусин вывел из толпы женщину с торчащими из-под платка седыми волосами. Однако сама она была совсем не стара, просто насмерть перепугана. Хизаши улавливал запах ее страха, и его сущность дрожала в предчувствии чего-то жуткого.
– Назови свое имя, – потребовал судья.
– На… Нанао, господин.
– Зачем ты искала помощи?
– Меня преследует зло!
– Ты готова принять истину, какой бы она ни была?
Ритуальные вопросы не менялись веками. Бедная женщина была и без того не в себе, непрекращающийся бой барабанов давил со всех сторон, огонь вспыхивал в ночи, и серьезные мрачные лица оммёдзи Фусин в отблесках костров казались масками Они из театральных постановок.
Деревянный меч мелькнул в воздухе и обрушился на ничего не понимающую женщину. Та взвизгнула, упала лицом в пыль и протяжно, на одной ноте, завыла. Боккэн застыл над ее головой, так и не коснувшись, но на тупой кромке меча выступили бурые капли.
Виновна.
Хизаши слышал о том, что ритуальный боккэн источал кровь, когда касался человека, отмеченного печатью злых сил, но ни разу не видел своими глазами. До этого дня. Что же такого могла совершить крестьянка в глухой деревне, чтобы боккэн так отреагировал?
Хизаши принялся изучать всех собравшихся людей, которые пришли в священный ужас и попадали на колени. Барабаны смолкли, и из-за спины судьи вдруг вышел еще один оммёдзи в черном, в его руке нацелился в темное небо длинный обоюдоострый наконечник нагинаты.
Учида Юдай.
Хуже сложиться просто не могло.
Хизаши шагнул назад, прячась, как змея в древесных корнях, а Учида меж тем что-то сказал своему сэмпаю – судья всегда был самым старшим в иерархии группы. И, кажется, услышанное ему не понравилось. До Хизаши донесся его громкий голос:
– Вы сами навлекли на себя беды. Мы ничем не можем помочь.
Седая женщина громко заголосила, и ее крики наложились на раскат грома. Небо стало еще темнее, тучи накрыли деревню, и грохот повторился, сотрясая землю. Хизаши нахмурился, но не из-за приближающегося дождя, своего извечного недруга, а из-за того, что приближалось вместе с ним. Кровь на деревянном мече отозвалась вовсе не на грехи бедной женщины, а на запах темной демонической энергии, которую поначалу Хизаши принял за последствия битвы с Дзёро-гумо – ее окружала такая же аура. Сейчас же запах надвигающейся грозы очистил его разум, и давящее ощущение сделалось невыносимым.
– Все по домам! – первым, нарушая все писаные и неписаные правила своей школы, закричал Учида Юдай. – Живо!
Громыхнуло. Люди повскакивали и сбились в кучу, точно стадо овец. Все костры