Господи, скорей бы закончилось это мероприятие. Нет ничего хуже дней рождения детей партнёров Бориса. Новые туфли и туго собранные наверх волосы тоже не поднимают настроения. Но в этой среде принято улыбаться. И я улыбаюсь на автомате, равнодушно глядя в окно на капли дождя.

—Виктория…

Поворачиваюсь с дежурной улыбкой. Хозяйка дома Лика подхватывает меня под локоть.

—Пойдём, подали шампанское и устриц. Мы специально заказывали их с ближайшего рейса, чтобы были живые и свежие. На дне рождения у Даниэля Алле пришлось распорядиться их запечь. Их привезли замороженными! Уж лучше бы совсем не подавала… Разве можно на таком экономить? А эти ты обязательно должна попробовать.

—Лика, я равнодушна к устрицам.

Вернее, терпеть их не могу, и меня тошнит от мысли, что я должна есть ещё живого моллюска.

—Тори…— осудительно.— Никогда и никому не говори, что ты равнодушна к устрицам! Это моветон…

Протягивает мне бокал шампанского. Спасаясь от дегустации устриц, беру во вторую руку канапешку с сыром и оливками.

Мужчины курят сигары на огромной веранде. Изредка доносится их сдержанный смех.

Та самая Алла, жена ещё одного партнёра, худощавая брюнетка с тёмно‑бордовым маникюром, выскрёбывает в свой малиновый рот несчастную устрицу. Когда она глотает, я на мгновение чувствую себя этой устрицей. Меня передёргивает.

Ещё одна из женщин, совсем ещё молоденькая Дарья, стоящая чуть поодаль, запивает таблетку бокалом шампанского.

—Полгода уже не может забеременеть,— едва слышно бормочет мне Лика, во все тридцать два улыбаясь Дарье.— Думаю, если до зимы не сможет, Погодин решится на развод. Ему сорок… Уже неприлично без наследников. Подумают, что бесплодный он!

—Господи, да ей всего девятнадцать. Ей нужно просто набрать нормальный вес. С ума они сошли, что ли, какой развод?

—Я тебя умоляю, Тори,— закатывает глаза Лика.— Погодин обожает худобу. Если она наберёт нормальный вес, развод случится уже завтра! Думаю, Дарья забыла, когда нормально ела последний раз. Ест только зелень… ты заметила?

«Больные люди…» — вздыхаю я. Но я тоже часть их. И мне стыдно быть этой частью.

—Дашенька, что ты пьёшь?— ласково и лицемерно щебечет Лика.

—Мой психоаналитик прописал мне антидепрессанты… Я так устала от всего…

Мне хочется дать Даше подзатыльник, чтобы пришла в себя, смыла косметику, выплюнула антидепрессант, шампанское и просто поела. Поджав губы, я отворачиваюсь.

—Тори!— тут же ловит меня алая Алла.— Ты не собираешься этой осенью в Египет вместе с Борисом?

—Что мне там делать? Он будет круглосуточно на своих семинарах. А Илюшка не переносит самолёты…

—Найми няню, как я. Я полечу с мужем, отлично проведём с тобой время!

Её Даниэлю два с половиной. Как можно в два с половиной бросить ребёнка няне, чтобы хорошо провести время?

—Вряд ли у меня получится,— вежливо улыбаюсь я.

—Даша, ты такая худая!— с наигранным восхищением вздыхает Лика.— Просто модель!

Модель скелета? Да у неё скоро колени назад выгнутся. Как можно подпитывать её нездоровые диеты восхищением? Но здесь принято в лицо хвалить любую дичь, а осуждать и высмеивать шёпотом и за спиной.

Спасите меня кто‑нибудь! Мне кажется, я тоже сейчас начну выделять яд и всех залью с дежурной улыбкой. Они заразные!!

Разворачиваюсь, чтобы сбежать в детскую. Но Илья уже идёт навстречу мне с шариковым ружьём наперевес.

—Мам…

С ледяным взглядом Лика натянуто улыбается.

—Что‑то наше жертвоприношение сегодня не слишком старается… Всё время бегают.

«Жертвоприношение» — это детские аниматоры. Здесь принято называть это так. Взрослые не переносят, когда дети мешают им хорошо проводить время. И детям делают человеческое жертвоприношение в виде аниматоров. Терзайте, только не мешайте!

Присаживаюсь перед сыном, чтобы спрятать его от взгляда Лики. Платье натягивается… и я чувствую, как немного лопается разрез. Боже…

—Мам, я хочу домой.

—Потерпи, детка, ладно? Поедем через час.

—Я туда не пойду.

—Почему?

—Там… один мальчик написал в шарики. Фу… А девочки говорят на Мальвину…— мнётся он и, решившись, наклоняется и шепчет мне на ухо:— «Шлюха…»

—О, Господи!— в этой аристократичной вакханалии остаётся только молиться.— Побудь со мной.

Беру его за руку, усаживая на кресло. Женщины недовольно поглядывают на меня. Мужчины возвращаются с веранды. Я присаживаюсь на подлокотник кресла, пряча свой надорванный разрез.

—Тори… ах…— с восторгом наклоняется к моей груди Алла.— Борис — щедрый мужчина! Это же бриллиант?

Машинально прикрываю подаренный на наш юбилей кулон, сжимая его в пальцах.

—Да,— киваю я.

—Шикарный «Ашер»! Сколько карат? Какой чистоты?

—Да я… не помню, если честно,— пожимаю плечами с улыбкой.

—Ой, лукавишь,— машет она мне своим длинным наманикюренным пальчиком,— кто же такое забудет? Я, скорее, имя мужа забуду!— смеётся она, жадно поглядывая на камень.

Разворачивается к подошедшему ближе Борису.

—Борис…— разводит руками.— Сразу видно — твои дела пошли в гору. Украшения жены выросли на пару карат!

Борис признательно улыбается ей… А он очень редко улыбается. Я уже и забыла, как он улыбается мне или Илюшке. И мне становится тошно. Не от ревности, нет. А вообще…

Илюшка, скучая, поднимает своё большое шариковое ружьё и, играясь, целится в шоколадный фонтан.

—Бах… бах…

—Илюшка… не надо…— тихо прошу его.

—Мамочка… я хочу домой…

—Потерпи ещё немного.

Впереди у нас ещё одно нездоровое мероприятие!

—Аукцион!— словно услышав мои мысли, радостно объявляет Лика, хлопая в ладоши.— Наша Владочка нарисовала для гостей три картины. Внимание!— игриво разворачивается она, указывая на детскую мазню на настоящих холстах и в дорогущих рамках.— Вот наши лоты: «Закат над Тегал Ванги»…

Красное пятно масляной краски над синей полосой.

—… «Букет магнолий»…

Много розово‑белых пятен над зелёным шаром.

—… «Вечер у камина»…

Непередаваемая живописная смесь коричневого и красного!

—Среди нас есть профессиональный художник! Тори, милая, дай нам скорее рецензию!

—Это…— подыскиваю я слова.— Очень мило!

—Мне кажется, Владочка будет очень талантлива в экспрессионизме!

—Безусловно,— киваю я.