* * *

Моторная лодка, подпрыгивая, перескакивает через маленькие волны, она кажется счастливой, а с ней и я. Гум снял ее на день, когда мы приехали на этот берег Джорджии. Я настояла: или так, или я продолжу дуться.

Мужчина, который ведет корабль, – русский, из белых. Он говорит и поет по-русски, а еще знает принцесс, скрывающихся в Калифорнии. Моя рука болтается в воде вдоль корпуса лодки, то и дело я брызгаю водой себе на лицо и затылок.

Мои ладони свежи и мокры.

Наша прогулка вдоль берега к югу от Саванны имеет официальный замысел: разглядеть остров миллиардеров Джекайл и его легендарные замки. Что касается меня, благодаря этой идее я вылезла из машины. Я прислоняюсь к борту корабля, устремляю взгляд на бело-синий от неба и морской пены горизонт, поднимаю голову навстречу солнцу и чувствую, как соленый ветер скользит по моему лицу, а капли воды оседают на волосах. Я люблю море. Вижу его впервые и удивляюсь, как эта масса держится здесь самостоятельно, как она умудряется не выйти за пределы и тихо остается на месте. Мне сказали, что иногда море бунтует, поднимается до неба и изливается в ураган. Тогда оно разрушает все, сносит крыши, потопляет города. И мне бы так, я чувствую, что мы похожи.

Нас качает, русский поет. Он загорелый, у него босые ноги, а одежда его поношена и истончена. Все это так дико, так неожиданно. В смысле то, что я здесь. Я, маленькая девочка, узница неплодородных земель и скудных садов Рамздэля, его маленьких белых калиток и домиков, ржаных полей и мокрых от дождя лесов. Ах, да, и тех озер с начищенными до блеска искусственными пляжами. Ничего общего с этой солью, с этим светом, с этими счастливыми волнами и приближающейся опасностью. Спасибо, Гум, на этот раз большое спасибо.

* * *

Я девчонка с голубоватыми глазами, девчонка, которая больше не хочет путешествовать, которая хочет, чтобы ее любили, но не умеет любить. Девчонка с заплетенными в косички и порой взъерошенными волосами. Та, кому прощают все капризы. Девчонка, которой снова купили небесно-голубое платье в белый горошек (уже третье), которая хочет масел для ванны & вишневых напитков & всегда говорит «да… да»: раньше – своим одноклассникам, чтобы они любили ее, «да», теперь – продавщицам в магазине, чтобы они любили ее, «да» – Гуму, чтобы он выбрал отель с колоннами и с бассейном… а потом играет в его машине в этакую даму, сорящую бабками своего мужика, а он в реальности ее отчим, который ее т******.

Я думаю о маме, о наших ссорах из-за пятна на платье, о наших вечерах в саду, о прогулках вокруг озера и о нашем одиночестве. Я была ее ребенком, а теперь я маленькая шлюха. Однозначно. Пристойно одетая днем на улице, а ночью разглядывающая себя голой в зеркале отеля. Юная девочка с двойной жизнью & одинокая & потерянная, куда бы она ни пришла, сразу же закрывается в уборной, раздевается & готовит себе обжигающую ванну & говорит со своей лучшей подругой – двойником, живущем в зеркале, на котором она чертит слова & рисует сердца. Слегка размытая девочка из пара.

Я уверена, что одни из нас существуют, а другие нет… Я спрашиваю себя, существую ли я.

Единственное, в чем я имею превосходство над ними – над Гумом и теми людьми, которые видят нас и молчат, – в том, что я знаю, что играю роль. А вы все, да, вы, там на улице, кто видит меня в компании этого старика, вы всегда есть и вечно будете самими собой, вы играете в мистера или миссис Таких-то и даже не замечаете. У вас нет никаких сомнений: та девчушка с мужчиной, она его дочь, его племянница, ну или новая жена, выигранная в лотерею… всё в порядке.

* * *

Бесцельное, неясное путешествие. Скоро можно будет сказать, что мы пересекли половину страны. Мы увидели Малое айсберговое озеро в горах Колорадо. Там, рядом с курортом Колумбайн, Гум научил меня охотиться на бабочек. Хотели зайти в музей Элизабет Ней в городе Остин, где повсюду, высушивая нам глаза, дул пыльный ветер, но в тот понедельник музей был закрыт. На равнинах Техаса – желтая трава. Мы просто проехали мимо. А в Карлсбадских пещерах в Нью-Мексико сталактиты выросли лишь на одну восьмую сантиметра с тех пор, как я родилась. Там Гум прошептал, что с удовольствием заточил бы меня здесь, чтобы я никогда не постарела. Церковь Непорочного Зачатия в Сан-Антонио… нам постоянно нужно куда-то идти – посмотреть какую-то дыру, берег какого-то озера, часовню, очередной музей. На самом же деле, никуда мы не движемся. Все эти отели, станции автозаправки, рестораны и бутики, в которые мы заходим, когда заканчивается бензин или ломается машина. Мамину старую колымагу невозможно уничтожить.

Куда мы едем? Гум никогда не отвечает на этот вопрос. Он говорит: «Подожди, я посмотрю в путеводителе. Так…» Иногда он кладет его мне на колени и просит самой выбрать направление. Это порванный и засаленный путеводитель престижнейшего автомобильного клуба, правда, у него нет обложки. Это символ моей жизни, надо полагать.

А мне плевать на путеводитель и на замечательные виды, открывающиеся на Долину Смерти или на Йеллоустонский парк, и на деревенский стиль живописи народа Хопи, на которую нельзя не обратить внимания, и на очаровательные отели с «особенным завтраком». Я хочу знать, что я делаю тут, в городе Шекспир в Нью-Мексико, где 70 лет назад повесили известного русского аристократа, бывшего лейтенанта из белых гусаров.

«Мы узнаем что-то новое, весело проводим время. Тебе разве не нравится развлекаться, Ло?»

«Я не развлекаюсь, мне скучно».

«Тебе со мной скучно?»

«Да, у меня нет друзей».

«Ну так я же твой друг! Ты нигде не найдешь мужчину, который расскажет тебе так много, как я».

«Мне все равно, Гум, я и в школе тоже училась».

«Слушай, Ло (когда он говорит “слушай, Ло”, это значит, что разговор окончен), я твой друг и твой отец, больше того – твой единственный друг и единственный отец с недавних пор. И тебе очень повезло, что подвернулся я, а не один из этих американских самцов, которые считают, что Долина памятников – самая элегантная скульптура во вселенной и что мировая история началась с изобретения Ford Model T или с прихода отцов-пилигримов…»

Бла-бла-бла.

Я даю ему выговориться. Это его любимое занятие.