Шрифт:
Закладка:
Баламани подсказал мне запомнить «Танассур» — книгу, где перечислялись правильные титулы, с которыми следовало обращаться к каждому разряду людей. Мне пришлось заучить, что «мирза» ставится после имени, например Махмуд-мирза, и означает, что он является царевичем по крови, в то время как «мирза», поставленное перед именем, является просто чествованием. Когда я ошибался, Баламани отсылал меня к книге: «Иначе все благородные будут хлестать тебя по спине так, что она станет подобна красному ковру».
Когда я узнал, как обращаться к любому из обитателей дворца, Баламани стал учить меня искусству получать от них сведения таким разумным образом, чтоб казалось, будто я ими делюсь, и как платить за них, если нужно, и как использовать их в качестве политического капитала. «У тебя нет драгоценностей ни между ногами, ни на пальцах, — сказал он как-то, — так что обзаведись ими в голове».
Баламани так и называл каждый кусочек сведений — «драгоценность», «джавахир», — и каждый день допрашивал меня, что я достал для него. Первый «алмаз», добытый для Баламани, принес мне и прозвище. Проследив за мальчиком-посыльным, служившим одному из министров шаха, я открыл, что он заносит письма и очень неприятному книготорговцу. Оказалось, что министр пытался продать бесценную рукописную книгу с рисунками золотом, которую он перехватил до того, как она попала в дворцовую сокровищницу. Когда Баламани сообщил шаху, министра сместили, книготорговца наказали, а я родился заново под новым именем. Обычно «Джавахир» называли женщин, но это стало моим знаком отличия.
Я любил и уважал Баламани, как родного дядю. Сейчас, когда он уже состарился, я вожусь с ним, у него сложности с мочевым пузырем — скорее всего, оскопление сделало его уязвимым к болезненным заражениям. Работу его я тоже делаю сам, когда он слишком слаб для нее. Как помощнику Анвара — африканского евнуха, начальника над гаремом, — ему достается множество забот.
Служа Пери, я пользовался всем, чему научился у Баламани, для установления более прочных связей с людьми, близкими к женщинам шахского дома, — служанками, дамами свиты, евнухами. Особенно интересовали царевну те жены и наложницы шаха, у которых были взрослые сыновья. Ей хотелось знать о степени их привязанности к сыновьям, в особенности о намерениях возвести их на трон.
Как-то вечером я вернулся, выполнив поручение, и застал тихо разговаривающими Пери и ее дядю, черкеса Шамхал-султана. Шамхал был необыкновенно велик ростом, широк в плечах, с огромными руками и предплечьями, запястья его были шириной с мялку для шкур. Лицо стало темным от долгих скачек под солнцем, а шея бугрилась толстыми мышцами, даже когда он просто говорил. Громадный сине-белый тюрбан из двух полос ткани разного цвета, скрученных вместе, делал его еще выше. Рядом с ним Пери выглядела хрупкой, как ваза, сделанная другим мастером.
— …готов к тому, что будет потом… — услышал я слова Пери.
Она называла родичей, а Шамхал отвечал: «С нами» или «Не с нами». Несколько раз он говорил: «Не знаю».
— Почему? — каждый раз спрашивала Пери, пока наконец не отступалась и не говорила тоном, не допускающим обсуждения: — Нам следует знать это, или мы проиграем.
— Обещаю, что к следующей встрече с тобой узнаю больше.
Его покорность ей поразила меня.
Несколько дней спустя я нашел способ поинтересоваться у Пери, кого она собиралась поддержать на троне. Я сказал царевне, что слышал сплетни о Султанам — первой жене шаха, искавшей подходящую жену своему сыну Исмаилу, хотя он был тогда в тюрьме. Она подозревала, что отсутствие у него мужского потомства было результатом порчи, насланной врагами, и советовалась с травниками, как отворить для него ворота удачи.
Пери жадно слушала новости.
— Отличная работа…
— Есть догадки, что она собирается поставить его следующим шахом, — добавил я.
— Как и каждая мать каждого царевича. Надо обождать и присмотреться. Но мы должны быть готовы.
— К чему?
— Ко всему, что может случиться, и мы должны поддержать любого, кого мой отец назначит преемником. Знать показала, что разобщена, и мне хочется любой ценой избежать новой междоусобной войны.
— И как вы это сделаете?
— Уверившись, что преемник получит всю нужную помощь, какая нужна, чтоб мой отец успешно передал ему власть.
— И кто это будет?
— Мой отец еще не объявил о своем выборе.
— Говорят, что Хайдар — самый лучший, — сказал я, стараясь вызвать ее на ответ, — хотя и провел всю жизнь во дворце.
— Никто не видел его в деле.
— А другие думают, что лучше Исмаил, потому что он такой храбрый воин.
Глаза Пери погрустнели.
— Когда я была маленькой, он был моим героем. Сердце мое болело за него, сосланного. Никому из шахского рода, кроме матери, не позволялось писать ему или получать от него письма.
— Вы полагаете, он сможет успешно править после такого долгого отсутствия?
— Выбирать преемника — забота моего отца, — жестко ответила Пери. — Наша — обеспечить надежную поддержку задолго до того, как она понадобится. Ты понимаешь?
— Да, высокочтимая повелительница, — сказал я, — но я думал, что вы на стороне вашего брата Сулеймана.
Губы Пери сжались.
— Я не слишком чувствительна. Он не ровня даже тем, кем должен править.
У меня взмокла спина, когда я понял, что Пери рассчитывает на решающую роль в этом наследовании. Подозревая, что толстая пачка писем, разосланная ею накануне, была требованиями поддержки, я не знал: для кого?
Мне-то было не только любопытно. Если звезда Пери всего лишь закатится со смертью шаха, то моя просто упадет.
Принятый на дворцовую службу, я стал обзаводиться друзьями и просить тех, что поближе, помочь узнать об отце. Мать Махмуда была тогда слишком юна, чтоб запомнить его, да и, как рабыня, не имела связи с правящими семьями, которые могли знать больше. Хадидже, улучив предлог, спросила однажды Султанам, но та ничего не знала о случившемся. Баламани и Анвар оправдывались незнанием.
Я пытался также получить доступ к дворцовым хроникам, чтоб изучить их на предмет сведений об убийстве моего отца.
