На проходной, рядом с помещением вахтерши, на стене висел плакат «План XI пятилетки выполним досрочно!». Данный лозунг никак не подходил к хлебокомбинату. Что значит «выполним досрочно»? Выпустим больше хлеба и булочек? А если их не раскупят, куда потом девать? На корм скоту? А как же с призывом партии «Экономика должна быть экономной»?

Если наглядная агитации должна отражать жизнь предприятия, то на проходной следовало бы вывесить плакат «Ты здесь хозяин, а не гость! Тащи с работы каждый гвоздь!». Гвозди на хлебозаводе не выпускали, зато остальную продукцию тащили, кто как мог.

На заводе было не принято уходить со смены с пустыми руками. Даже проживающие в общежитии холостяки по окончании смены набивали карманы продуктами. Семейные тащили больше. Слесари и грузчики пришивали с внутренней стороны верхней одежды длинные карманы, в которые засыпали сахар, жареный арахис и даже соль, в зависимости от того, какие продукты дома заканчивались. Яйца выносили в носках, по две штуки в одном носке. Женщины шили продолговатые мешочки, которые прицеплялись к поясу и свободно свешивались под юбкой между ног. В мешочки входило больше, чем в карманы слесарей. Вино выносили в грелках, шербет – в карманах. Булочки и хлеб на заводе не воровали, так как нести их неудобно, а места они занимают много. Лучше лишний раз сахаром карманы наполнить, чем копеечную сайку пронести.

Казалось бы, если все воруют, то от завода ничего не должно остаться. Однако нет, хлебокомбинат работал, выполнял и перевыполнял план. Причины этой аномалии кроются в особенностях советской плановой экономики.

Во-первых, сырья на хлебокомбинат поставляли процентов на семь больше, чем нужно для выпуска продукции. Излишние проценты заранее учитывались как будущий брак, но на заводе брака было не более одного процента, то есть шесть процентов сырья являлись излишками, которые можно было пустить на перевыполнение плана, а можно было использовать для улучшения благосостояния собственной семьи.

План на заводе перевыполняли на процент в год, не больше. В руководстве хлебокомбината дураков не было. Всем известно, что если сегодня ты перевыполнишь план на пять процентов, то на следующий год эти пять процентов заложат в план, который придется перевыполнять за счет изыскания внутренних резервов. Проще дать возможность рабочим растащить излишки, чем радовать главк стахановскими показателями.

Еще момент, который лично меня поначалу ставил в тупик. В кондитерском цехе для производства тортов изготавливали однородный меланж из яичных белков, а желтки считались отходами производства. Сочные и питательные желтки – в отходы? До такого могли додуматься только у нас в стране.

Во-вторых, на страже социалистического имущества стояла советская мораль. Любому из заводских рабочих со школьных времен родители и учителя внушали: воровать нехорошо! А знаменитая фраза из кинофильма «Вор должен сидеть в тюрьме»? Кто поставит эту истину под сомнение? Никто. В то же самое время лозунг «Все вокруг советское, все вокруг мое» воспринимался в прямом смысле слова: если на заводе все мое, то почему я должен выходить с пустыми карманами? «В хорошем хозяйстве даже ржавый гвоздь пригодится». «Стырил – неси домой!»

Казалось бы, как человек, ворующий продукцию со своего предприятия, может внушать своим детям уважение к чужой собственности и призывать к строгому соблюдению законов? Тут все просто: советская мораль делила имущество на чужое и государственное. Чужое, принадлежащее другому работнику или находящееся под охраной государства, брать нельзя, а то, что принадлежит этому же государству, но никем не охраняется – можно. Залезть в охраняемый склад – преступление, а прихватить десяток пряников после окончания смены – это даже не проступок, это забота о детях.

«Когда от многого берут немножко – это не грабеж, а просто дележка». Разграничение украденного и взятого для улучшения благосостояния одной отдельно взятой советской семьи происходило так: все, что у тебя спрятано под одеждой, это для детей, если что-то найдут в сумке – кража. Переброс продукции через забор – тяжкое преступление, независимо от количества украденного. За булку хлеба, переброшенную сообщнику за забором, увольняли без разговоров.

На территорию завода заходила железнодорожная ветка, закрывавшаяся на двухстворчатые металлические ворота. Под воротами свободно мог пролезть мужчина средней комплекции, а можно было просунуть мешок с мукой. Никто из работников хлебокомбината даже близко не подходил к воротам. Если подошел – значит, готовишься что-то украсть, а вору в честном коллективе не место.

Но как сохранить производство, если всем вдруг захочется унести по паре яиц? Тут на выручку социалистической экономике приходили обычаи и запреты, неукоснительно соблюдавшиеся на любом предприятии.

На четвертом этаже главного корпуса располагался варочный цех. Посреди него стоял котел метра два диаметром и больше метра высотой. По центру котла находился вал с лопастями, приводимый в движение электродвигателем. Каждое утро в котел заливали две сорокалитровые фляги сгущенного молока, доливали обезжиренное молоко, патоку, сахар, какао-порошок и варили шербет.

В зависимости от плана выпуска продукции шербет мог быть с жареным арахисом или без него, но с большим добавлением какао-порошка. Готовый продукт разливали в формочки, напоминающие бруски с золотом. Теоретически в варочный цех мог зайти любой работник завода, но обычаи предприятия запрещали находиться в цеху посторонним. Правом входа в варочный цех пользовались только руководство предприятия, технолог пряничного производства, слесарь, обслуживающий котел, электрик, сменные грузчики, работницы цеха и уборщицы производственного помещения.

Утром два грузчика вносили в цех фляги, переворачивали их в котел и ставили кверху донышком «доиться». С каждой фляги в заранее приготовленные емкости набегало по литру сгущенного молока. По обычаю, литр забирала технолог Татьяна, пол-литра доставалось дежурной варщице, еще пол-литра – мужикам: слесарям, электрикам и грузчикам. После разлива шербета по формочкам в котле оставалось граммов двести жидкого шербета. Им распоряжалась женщина, которая мыла котел.

Из готовой продукции мужики имели право забрать четыре брикета, варщица – один. Татьяна и руководство завода готовый шербет не брали. Варщице каждый день по брикету шербета ни к чему, и она обменивала его на яйца или другие продукты. Мужики меняли шербет на спиртное. Рабочие с винзавода давали за два шестисотграммовых брикета ведро вина емкостью 12 литров. Обычаи и запреты охраняли выпускаемую варочным цехом продукцию и в то же время без всякого ущерба для производства давали возможность «подкормиться» целой смене. По такому же принципу работали все цеха хлебокомбината.

Единственным исключением был обычай утреннего опохмела, в котором принять участие мог любой работник, но этим правом никто не злоупотреблял. «Опохмел» происходил с соблюдением строгих правил, нарушение которых считалось вызовом обществу, высшей степенью хамства.

Для производства сувенирных пряников каждое утро две дюжие тети получали на складе двадцать литров вина в тридцатилитровом алюминиевом баке с ручками. Не останавливаясь, они проносили бак через весь цех, к столам, где готовые коржи смачивались вином и передавались на другой этаж – для наполнения начинкой и покрытия глазурью.