как к брату. Думаю, выйдем и заживем. А он все подначивал меня: кто нас ждет на воле, что там хорошего? На работу после отсидки не устроиться, остается в нищете жить и по новой в тюрягу загреметь, чтобы харчи иметь бесплатные.

Я и сболтнул про свою тайну… Говорю, не боись, есть припасы кое-какие, главное, чтобы дочка моя была жива-здорова, все будет у нас. Как чувствовал про дочку…

— Под припасами вы имели в виду клад? — резко спросила Севастьянова.

— Вижу, порылись в прошлом. Да, это я убил японца и забрал цацки.

— И где они?

— Подожди, не стучи копытами.

— Выбирайте выражения, — вмешался Владимир. — Раз уж зашел разговор, давайте сначала о старом деле. Как организовали то ограбление?

Лелетке задумался. Он давно не вспоминал те далекие дни, когда в его жизни все было хорошо, хотя ему казалось наоборот.

— Я тогда молодой был, на все готовый. В Анадыре работы совсем не было, а я женился недавно, надо было жену содержать, родителям помогать. Поехал во Владивосток, чтобы деньжат заработать. Трудился, там, в порту и однажды встретил одноклассника. Имен называть не буду, не просите. Скажу только, что одноклассник этот был авторитетом, весь Владивосток его знал. Начал работать на него — кражи, разборки, по мелочи, в основном.

Он мне доверял очень, знали ведь друг друга с детства. Ну я не подводил, конечно. Однажды говорит: есть тебе задание ответственное, если справишься, сможешь семью во Владивосток перевезти. Задание это было секретное, о нем знал только он и я.

Мужчина разговорился и, кажется, не собирался останавливаться.

— Через Владивосток летел японец с драгоценностями, — продолжил Лелетке. — Я думал, что с обычной ювелиркой, магазинной, только потом понял, что там был и какой-то редкий антиквариат. В общем, я должен был убить японца и забрать сумку, которая с ним была.

Все сложилось. Я зашел в туалет аэропорта, подошел сзади, схватил за волосы, полоснул ножом по шее…

— И забрали портфель. Вы передали драгоценности заказчику? — перебила Катерина.

— Нет. План у нас был другой. Я возвращаюсь с драгоценностями в Анадырь и жду одноклассника. Когда шум уляжется, он приезжает, забирает цацки, отдает деньгами мою долю. Только через месяц-два я узнал, что грохнули его.

Я тогда обрадовался, решил, что теперь заживу — про мой клад-то никто больше не знал! Значит, могу все себе оставить. Потом уже понял, что не надо было торопиться… но очень уж хотелось уехать из этого места, семью увезти… Может, во Владивосток вернуться, может, в Москву податься или вообще в Америку улететь. В то время многие уезжали, но языка я не знал, так, мечтал только.

Для переезда деньги нужны были. У японца я не только драгоценности забрал, деньги тоже, но они как-то быстро ушли. Долги раздал, стали жить хорошо, в общем, денег осталось немного. Еще забрал кошелек — кожаный, красивый. Отдал его жене, а она — Тиныл, и этот кошелек до сих пор жив, представляете? Пережил дочку, получается… да, вот так бывает…

— Почему не изъяли?

— Жена припрятала, наверное, я не спрашивал, не до этих мелочей было.

— Как на вас вышли?

— Нетерпеливый был, это и подвело. Решил я продать кое-что из тех драгоценностей. Надо было сплавить что-то одно и успокоиться, а я стал узнавать цены. Хотел прикинуть, сколько лет могу жить на деньги от драгоценностей.

Об убийстве того япошки во всех телевизорах говорили. Громкое дело было. Ну ювелир, к которому я обращался, видать, сложил два и два. Сдал меня.

— В вашем деле говорится, что вы так ничего и не рассказали…

— Да, думал, если молчать буду — отпустят, но нет, отпечатки нашли, каких-то свидетелей приводили. Заперли меня, короче. Ну, думаю, 25 лет — не вся жизнь, выйду и заживем.

Когда сидел, с семьей связь не терял, держал в голове, что вернусь и верну им все, что недодал, — голос Лелетке на миг потеплел. — Жена приезжала на свидания раз-два в год, потом дочка появилась, но с ней не разрешали приезжать, поэтому я ее только по фотографиям и узнавал. В последние годы жена болела, реже стала навещать, а три года назад умерла. Тиныл только однажды приехала, когда мать жива была, а без нее не приезжала, только звонила и писала. Боюсь, говорит, в такую даль ездить, да и денег лишних нет. Ну да ладно, дочка, не обижаюсь…

Катерина поспешила задать вопрос, чтобы вернуть разговор в русло нужной ей темы:

— Михаил знал вашу историю?

— До сих пор голову ломаю над этим вопросом. Я ему деталей, за что сижу, не рассказывал, конечно. Просто сказал, что убийство на мне. Но он мог вспомнить, дело-то громкое было, меня по телевизору даже показывали. Если вспомнил, то мог и специально в друзья набиться.

— Перед освобождением Михаила вы о чем-то с ним договаривались?

— Ни о чем конкретном. Я сказал, что как выйду, зайду к нему в гости. Как я потом понял, он мне неправильный адрес дал, значит, уже тогда все решил.

В общем, освободился Мишка раньше меня и поехал прямиком к моей Тиныл! Наверное, думал, что она знает, где драгоценности спрятаны, но я никому ничего не рассказывал, даже родным. Боялся, что или попадутся, как я, или менты их расколят. Жена обижалась, конечно, а дочка… если и знала, то вряд ли верила. Никогда не спрашивала об этом.

— Вы Михаила предупреждали, что возвращаетесь?

— Ему звонил, да, а вот Тиныл не стал ничего говорить. Конечно, она знала, что я должен вернуться, но без точных чисел, а я хотел сюрприз сделать. Приехал в город, пошел в общагу, звонил по телефону — глухо. Поехал в село, а в доме все перевернуто. Сразу понял, что страшное случилось, но на Мишку тогда не подумал. Уже потом я начал сопоставлять факты, и… пазл сложился, так, кажется, говорят?

У нас сарай был, раньше я хранил там инструменты, снасти рыболовные. Я пошел туда, потому что больше некуда было идти. И увидел ее там… она лежала уже мертвая, холодная. Я снял с нее куртку, она была одета в голубое платье. Может, на свидание собиралась?… Отнес ее к морю, чтобы отправить к матери нарядной и красивой.

Лелетке опустил голову и, кажется, заплакал.

В комнате была тишина, даже следовательница больше не ерзала на стуле и не трогала телефон.

— Почему сразу не вызвали полицию? — спросила Катерина.

— Я должен был отнести ее к воде[7], чтобы ее душа не болталась в нашем мире, а спокойно