в тоне, которым он произнес эти слова. Что это было, она не могла бы объяснить, но почему-то почувствовала, как ей стало тепло и спокойно после его слов. Может быть, дело было просто в шутливости его интонации, скрывавшейся за его внешней сдержанностью и некоторой чопорностью.

– Очень мило с вашей стороны. Пять минут не очень долго?

– Сколько вам понадобится. Жду вас внизу.

Она закрыла за ним дверь и подошла к раковине, чтобы умыться. Только мыла она не обнаружила. Расстегнув чемодан поменьше, она выудила оттуда брикетик мыла, стараясь не обращать внимания на баночки с арахисовым маслом, манившим сильнее, чем пение сирен.

Времени переодеться у нее не было, к тому же вся прочая ее одежда наверняка помялась, поэтому она плеснула в лицо водой, причесалась, почистила зубы, накрасила губы, напудрилась и появилась внизу ровно пять минут спустя.

– Все готово, – сообщила она.

– Вы не возражаете, если мы пройдемся? – спросил он, открывая перед ней дверь. – Это недалеко – около трети мили.

– Ничуть не возражаю.

Она не жаловалась на рост, но капитан Беннетт был выше ее дюймов на шесть, ноги у него, соответственно, тоже были длиннее, и шел он со скоростью, которая ей казалась чуть ли не бегом. Они прошли в таком темпе минут пять, капитан время от времени обращал ее внимание на какие-нибудь достопримечательности, а потом свернул на боковую улицу, которая становилась чем дальше, тем у́же и темнее, а начавшее уходить на запад солнце совсем ее не касалось.

– Мы идем в сторону Кларкенуэлла, – сказал он, словно это название что-то говорило Руби. – О Кларкенуэлле вы не прочтете в туристических путеводителях, но это одно из моих любимейших мест в Лондоне. А то место, куда мы идем, одно из моих любимейших мест в Кларкенуэлле.

Они остановились перед узким окном-витриной.

– Кафе «Победа», – прочла Руби буквы в окне. Внутри за шторами затемнения, которые пока не были задернуты, она мельком увидела несколько столиков, накрытых скатертями в красно-белую клетку. Беннетт открыл дверь, пропустил ее вперед, и их мгновенно окутали вызывающие обильное слюноотделение ароматы итальянской кухни.

До этого момента, как она поняла теперь, она предполагала, что он ведет ее в какое-нибудь заведение традиционной английской кухни, где их накормят чем-нибудь наподобие рыбы с жареной картошкой или ростбифов с… бог знает с чем его тут едят. Он никак не мог знать, что ее любимое нью-йоркское заведение – маленький итальянский ресторанчик за углом от места ее работы, но он привел ее именно сюда, где, судя по запаху, подавали точно такую еду, которую она любила больше всего.

– Беннетт! – раздался голос откуда-то из глубин зала. Появился улыбчивый человек в переднике и с искренней радостью пожал протянутую руку капитана Беннетта. – Как я рад тебя видеть, мой друг. Мы уже тут беспокоились…

– Ну, в беспокойстве нет ни малейшей нужды. Джимми, это мой друг Руби Саттон. Мисс Саттон только сегодня приехала из Америки, и путешествие у нее было не из легких. Я подумал, что она заслужила хорошей еды.

– Лучшая еда в Лондоне – вот что вы получите здесь, в моем кафе, – пообещал Джимми, пожав руку Руби почти с тем же энтузиазмом, что и руку Беннетта. – Добро пожаловать. Проходите и садитесь, а я вам принесу фирменный хлеб Марии.

– Я хожу сюда уже много лет, – сказал ей Беннетт. – Этим местом заправляют Джимми и его жена Мария. Раньше тут за главного был ее отец, но потом он отошел от дел. Он…

Джимми вернулся с корзиночкой хлеба, источавшей божественный аромат, и двумя написанными от руки меню.

– Слышал новость? – спросил он капитана Беннетта, и на его лице при этом появилось мрачное выражение.

– Слышал. Ужасное происшествие. На этом корабле был кто-нибудь из ваших знакомых?

– Родственник Марии. Мы так беспокоимся. Викторио уже почти восемьдесят.

– Они все еще в Шотландии?

– Последнее известие от них было из Шотландии.

– Я порасспрашиваю, – сказал капитан Беннет. – Если узнаю что-нибудь, сообщу тебе непременно.

Лицо Джимми сморщилось, и на мгновение Руби показалось, что он сейчас заплачет.

– Спасибо, Беннетт. Ты так добр к нам, так добр к моей семье.

– Для меня это не труд. Твоя семья кормила меня много лет. Да, пока я не забыл – вино у тебя есть?

– Немного есть. Несколько бутылок «Санджовезе» и одна «Брунелло ди Монтальчино». Хочешь вина?

– Принеси нам немного «Санджовезе». По бокалу, хорошо?

– Тебе, Беннетт, что угодно.

Капитан Беннетт дождался, когда Джимми уйдет за пределы слышимости, и только после этого заговорил снова:

– Мы с ним говорили об одном корабле – «Звезда Арандоры». Его сегодня утром потопила немецкая подлодка у западного побережья Ирландии. Это случилось приблизительно в то же время, когда вы пришвартовались в Ливерпуле. Корабль направлялся в Канаду и был под завязку набит итальянцами, хотя большинство из них родились здесь, в Англии.

– Это ужасно, – сказала она, чувствуя, как портится аппетит. – Столько ни в чем не виноватых людей…

– С того времени, когда Муссолини накрепко связал судьбу своей страны с Гитлером, для Джимми начались тяжелые времена. Отца и братьев Марии отправили в лагерь в Шотландии. Джимми пощадили, потому что он не связан с ними кровными узами и сам по национальности не итальянец. А название его ресторана? «Победа», но две недели назад он назывался «Виктория».

– Они изменили название, чтобы звучало патриотичнее?

– Они его изменили, потому что шайка каких-то кретинов десятого июня закидала их окно кирпичами. А на следующей неделе забитое досками окно залили черной краской из ведра.

– Они отважные люди – не испугались, продолжают дело.

– А какой у них есть выбор? Но немало людей в округе знают их и любят… они должны выжить. Ну так вы, наверное, умираете с голода. Нашли что-нибудь?

Руби пробежала меню – оно было коротким и не особенно информативным.

– «Запеченная паста под итальянским соусом». Как вы думаете, это лазанья?

– Да. Большинство итальянских ресторанов англизирует меню, я так думаю, это делается в интересах посетителей, страдающих ксенофобией. Заказать вам лазанью? – Она кивнула, и он помахал Джимми: – Мы с мисс Саттон будем есть лазанью.

Несколько минут спустя Джимми вернулся с двумя большими тарелками, на каждой по большому куску лазаньи – квадраты дюйма по четыре и не меньше двух дюймов толщиной. Вкус был такой же замечательный, как и запах, невзирая даже на то, что в лазанье было больше морковки, чем мяса, и хотя Руби обожгла язык, положив в рот первый кусок, останавливаться она не стала, отрезая кусок за куском, пока не разделалась почти с половиной. Только тогда она заставила себя замедлить темп. Ведь в конечном счете никто не собирался