его присутствии заявление, в котором отражалась его убежденность в том, что без защиты дворянства и церкви он окажется в состоянии политического бессилия. Он отверг как незаконные притязания Третьего сословия на роль нации. Он согласился покончить с кортежем, казенными письмами, пошлинами на внутренние перевозки и всеми пережитками крепостного права во Франции; но он наложил бы вето на любое предложение, которое ущемляло бы «древние и конституционные права… собственности или почетные привилегии первых двух сословий». Он обещал равенство в налогообложении, если высшие ордена дадут на это согласие. Вопросы, касающиеся религии или церкви, должны получить одобрение духовенства. И в завершение он вновь утвердил абсолютную монархию:

Если по роковой случайности, которую я не могу предвидеть, вы оставите меня в этом великом предприятии, я один буду заботиться о благополучии своего народа. Я один должен считать себя их истинным представителем….. Учтите, господа, что ни один из ваших проектов не может иметь силу закона без моего особого одобрения….. Я приказываю вам, господа, немедленно разойтись и явиться завтра утром каждый в комнату, отведенную для его распоряжения.11

Король, большинство дворян и меньшинство духовенства покинули зал. Маркиз де Брезе, гроссмейстер, объявил волю короля о том, что зал должен быть очищен. Байи, председатель Собрания, ответил, что собравшийся народ не может принять такой приказ, и Мирабо бросил Брезе: «Иди и скажи тем, кто тебя послал, что мы находимся здесь по воле народа и покинем свои места только в том случае, если нас принудят вооруженной силой».12 Это было не совсем верно, поскольку они пришли по приглашению короля, но делегаты выразили свое отношение к делу, воскликнув: «Такова воля Собрания». Когда войска Версальского гарнизона попытались войти в зал, группа либеральных дворян, включая Лафайета, преградила им вход, обнажив шпаги. Король на вопрос, что делать, устало ответил: «Пусть остаются».

25 июня герцог д'Орлеан во главе сорока семи дворян присоединился к Ассамблее; они были встречены восторженным ликованием, которое с энтузиазмом отозвалось в Пале-Рояле и вокруг него. Солдаты Французского гарнизона братались там с революционной толпой. В тот же день в столице произошла своя мирная революция: 407 человек, выбранных парижскими секциями для отбора депутатов от Парижа, собрались в гостинице де Виль и назначили новый муниципальный совет; королевский совет, лишенный военной поддержки, мирно отрекся от престола. 27 июня король, уступая Неккеру и обстоятельствам, велел высшему сословию объединиться с торжествующей Ассамблеей. Дворяне пошли, но отказались принимать участие в голосовании, и вскоре многие из них удалились в свои поместья.

1 июля Людовик призвал на помощь десять полков, в основном немецких или швейцарских. К 10 июля шесть тысяч солдат под командованием Марешаля де Брольи заняли Версаль, а десять тысяч под командованием барона де Бешенваля заняли позиции вокруг Парижа. В обстановке суматохи и террора Ассамблея приступила к рассмотрению представленного 9 июля доклада о новой конституции. Мирабо умолял депутатов сохранить короля в качестве оплота против социальных беспорядков и правления толпы. Он изобразил Людовика XVI человеком с добрым сердцем и великодушными намерениями, которого иногда сбивают с толку недальновидные советники; и пророчески спросил:

Изучали ли эти люди на примере истории какого-либо народа, как начинаются революции и как они осуществляются? Наблюдали ли они, как в результате роковой цепи обстоятельств самые мудрые люди выходят далеко за пределы умеренности и какими ужасными импульсами разъяренный народ впадает в крайности при одной мысли о том, что он должен был бы содрогнуться?13

Делегаты последовали его совету, так как тоже почувствовали толчки, исходящие от парижских тротуаров. Но вместо того чтобы ответить на взвешенную лояльность существенными уступками Третьему сословию, Людовик возмутил и радикалов, и либералов, во второй раз уволив Неккера (11 июля), заменив его бескомпромиссным другом королевы бароном де Бретей и (12 июля) назначив военным министром воина де Брольи. Все было кончено.

II. БАСТИЛИЯ

12 июля Камиль Десмулен, выпускник иезуитского факультета, вскочил на стол у кафе де Фуа возле Пале-Рояля и осудил отставку Неккера и вызов чужеземных войск. «Немцы войдут в Париж сегодня ночью и перебьют жителей», — кричал он и призывал слушателей вооружаться. Они так и сделали, поскольку новый муниципальный совет не оказал особого сопротивления, когда ворвался в здание и захватил оружие, хранившееся в Hôtel de Ville. Вооруженные мятежники прошли по улицам, держа в руках бюсты Неккера и герцога д'Орлеана и украсив свои шляпы зелеными кокардами; когда стало известно, что такого же цвета мундиры носят слуги и гвардия ненавистного графа д'Артуа (младшего брата короля), зеленая кокарда была заменена на красно-бело-голубую — национальные цвета.

Опасаясь беспорядочного насилия, уничтожения имущества и финансовой паники, банкиры закрыли Биржу, а средние классы сформировали собственное ополчение, ставшее ядром Национальной гвардии под командованием Лафайета. Тем не менее некоторые агенты буржуазии, чтобы защитить теперь уже надежно защищенное Собрание среднего класса, способствовали финансированию народного сопротивления абсолютной монархии и переходу Гард Франсез от королевских к демократическим настроениям.14 13 июля толпа вновь сформировалась; пополнившись новобранцами из преступного мира и трущоб, она ворвалась в госпиталь Инвалидов и захватила 28 000 мушкетов и несколько пушек. Бесенваль, сомневаясь, что его войска будут стрелять в народ, оставил их без дела в пригородах. Теперь вооруженное население контролировало столицу.

Что делать со своей властью? Многие предлагали напасть на Бастилию. Эта старая крепость на восточной стороне Парижа строилась из года в год с 1370 года для заключения важных жертв королевского или дворянского гнева, обычно совершаемых по секретным приказам короля — lettres de cachet. При Людовике XVI там содержалось очень мало узников; сейчас их осталось только семь; сам Людовик редко выдавал письма де каше, а в 1784 году он попросил архитектора представить планы по сносу мрачного бастиона.15 Но люди этого не знали; они считали его темницей, в которой содержались жертвы жестокого деспотизма.

Однако мятежники, по-видимому, не собирались разрушать ее, когда после ночного отдыха они нагрянули туда 14 июля, которое должно было стать национальным праздником Франции. Их целью было попросить коменданта тюрьмы разрешить им войти и присвоить порох и огнестрельное оружие, которые, по слухам, скопились за этими стенами. До сих пор они находили немного пороха, но