богу, будут есть, пить и веселиться, а все прочие... Ничего не попишешь: Киев отдельно - котлеты отдельно.

Если бы все ограничилось его собственными ощущениями, он может и усомнился бы в том, что все это - не игра воображения. Например, как в детстве, когда после очередного отцовского разноса он воображал себя сержантом американской армии, а всех родственников - новобранцами, которых гоняет по плацу как сидоровых коз по бане.

Нет, его избранность ощущалась и другими людьми. Стоило Валерию выйти на улицу, как он неизменно оказывался в зоне почтительного внимания каких-то непонятных личностей. Прежде, стоило бы ему столкнуться с кем-то из них, пришлось бы удирать во все лопатки, проверяя, на месте ли деньги и мобильник. Но теперь совсем другое дело, с той самой ночи его не пугало ничего. Даже когда молодые люди среднеазиатской внешности, встречаясь с ним взглядом, тихо сияли, будто к ним приехал добрый дядюшка-миллионер. Даже когда жутковатого вида старуха в пестрых лохмотьях приприсев в подобии реверанса, попыталась поцеловать край его куртки. Даже когда дяденька с бородой, ростом едва доходящий ему до плеча, целый час тащился следом, вполголоса бубня о том, что не все, что кажется мертвым, на самом деле им является и наоборот. Теперь тот, кто еще недавно именовался Валерием-младшим, принимал это как должное.

Своей работой он полностью удовлетворен - выложится полностью. Если бы даже от этого зависела его жизнь - вряд ли бы сделал лучше, хотя почему "если бы"? Именно от того, насколько получится угодить новому хозяину, его жизнь и зависит.

Они пришли со звезд и принесли свои изображения. Интересно, насколько они отличаются от портрета, над которым он столько трудился. Что же получается - ему одному позволено? Дед рассказывал, что в его время портреты некоторых государственных деятелей можно было писать лишь по особому разрешению и строго по установленным правилам... Но одного портрета мертвому богу будет недостаточно, он ясно ощущает это. Как бы еще заслужить его расположение?

Очнувшись однажды утром от тревожного беспокойного сна, Валерий вдруг понял, что обладает необходимой информацией. Будущий придворный живописец теперь знал, где должен находиться, чтобы встретить Ктхулку после того, как тот восстанет из своего подводного небытия. И воздать ему необходимые почести. Это совсем не далеко - три часа на электричке, а затем часа три пешком. Причем, отправиться в путь нужно не позднее чем через неделю. Но ждать было выше его сил, тем более, вдруг кто-то еще отмечен особым вниманием. Он поедет немедленно, как только соберется. Опять же, лучше на час раньше, чем на пять минут опоздать.

Хотя почести одного человеческого существа слишком ничтожны для древнего создания, способного единым движением обратить в пыль целые города и государства. Он приведет ему новых почитателей и тех, кто будет счастлив расстаться со своей жалкой жизнью во славу его. Тех, кто совершит это добровольно и с великой радостью. И тех, кто будет возносить хвалу проснувшемуся богу. Вот тогда его, Валерия, старание, точно будет замечено. Отец всегда говорил, что лучше перекланяться, чем недокланяться. А в таком деле, особенно.

С кого же начать? Среди обитателей самозаселенного дома он ни с кем особенно не контактирует. Да и честно говоря, не стремится. Из академии тоже друзей не осталось, отец не одобрял общения с потенциальными конкурентами. Отчего бы не начать с тех, кто легче всего поведется?

- Лидусик, привет, ты завтра что делаешь? Как насчет подзаработать немного в отечественной валюте? Не, ну ты что, как ты могла подумать, что я мог такое подумать? По прямой специальности. А Василиса с Гулей завтра свободны? Мне троих сразу и надо - заказали портрет хозяек фитнесс-клуба в виде трех граций. А у них фигуры с вашими, девчонки, ни в какое сравнение. Ужин с меня, не пожалеете.

Снова затерянная деревушка

В более чем сутках езды, в деревушке, отрезанной от всего мира, с заката до утра в пещере, уходившей к самому центру земли, звучал барабан, заботливо сохранявшийся на протяжении многих столетий. Мужчина, в лице которого даже самый внимательный наблюдатель не нашел бы следов умственной деятельности, без устали выбивал странный неровный ритм. Жрец-колдун, подкинув в костер ароматических кореньев, дым которых поддерживал силы и помогал посвященным прозревать будущее, удалился в один из подземных коридоров. Там находилось нечто, о чем было позволено знать лишь ему.

Если бы современный человек смог увидеть громадную скалу из темно-красного камня в разрезе, ему было бы чему удивиться. Скала, которая казалась цельной, на самом деле была прорезана снизу доверху множеством узких извилистых ходов. В большинство из них с трудом протиснулся бы даже ребенок, одолеть другие было бы под силу разве что кошке. Еще более странным показалось бы то, что почти все ходы никуда не вели. Начинаясь в укромных местах на поверхности, они соединялись в одну каменную трубу, которая заканчивалась причудливой ступенчатой нишей в одном из залов, куда запрещено было входить остальным обитателям деревни.

Когда боги прилетели со звезд и принесли свои изображения, тогда и появилась поющая труба. Труба, звук которой должен приветствовать Ктхулку, поднявшегося из своего подводного обиталища. Подобные странные сооружения были на берегу каждого моря и океана, каждого большого озера или достаточно полноводной реки. Но некоторые из них пострадали от природных катаклизмов, другие - от человеческих рук, третьи - оттого, что некому стало поддерживать их в должном состоянии. Поэтому не могли они выполнить свое предназначение, когда звезды сойдутся определенным образом и мир станет другим. Труба, находящаяся на берегу озера, оставалась едва ли не последней, готовой подать голос в честь мертвого бога Ктхулку. А для того, чтобы новый мир не погиб, едва возродившись, нужно заботиться о произведении древних мастеров, которые, судя по всему, вряд ли были людьми.

Это было совсем не легким делом. Сперва следовало обойти все отверстия, выходящие на поверхность, в каких бы неприступных местах они ни находились. В каждое из них нужно было бросить небольшой камень, завернутый в кусок шкуры, обильно смазанной жиром. Камни тоже годились не абы какие, а лишь те, что россыпью лежали на крохотном островке, который показывался посреди реки, когда она мелела в начале осени. Только они, преодолев все изгибы и повороты, прочно прилипали к плите, лежавшей перед входом в ступенчатую нишу. После этого в нише, посредине выбитого на полу круга, разводился костер из тщательно высушенных веток сосны и кустарника, который растет лишь на болоте, в самой гиблой его части.

Дым