и уехали. Ты бы знала, что тут произошло!

Поднявшись с места, тоже запускает кофемашину, а затем садится рядом и с наслаждением тянет ароматный напиток. Сестра у меня кофеманка. В свое время именно она подсадила меня на кофе и научила выбирать хороший.

— Родственнички наши никак не хотели уходить. Баба Люда вообще напрочь отказывалась, собиралась лечь на втором этаже, но мама Назара смогла ее выпроводить. А дядя Игорь так вообще…

— У Назара есть дочь, — перебив ее, выдаю на одном дыхании.

Мила замолкает. Со звоном ставит чашку на стол, проливая несколько капель капучино.

— В каком смысле у него есть дочь?

— В прямом. Ей шесть, и ее зовут Ника.

— Настя…

Поймав сочувствующий взгляд Милы, вдруг понимаю, что она наверняка посчитала меня умалишенной и прямо сейчас думает, как позвонить в дурку, чтобы меня забрали.

— От другой женщины дочь. Вчера ее привели сюда. И мы поехали в больницу, потому что она потеряла сознание.

— Кто? — будто прослушав все, что я сказала, переспрашивает Мила.

— Дочка Назара. Там… сложная ситуация, девочка истощена, за ней никто не смотрел.

— Подожди. У Назара дочь от любовницы?

Морщусь. Я не хотела использовать это слово. «От другой женщины» — звучит по-другому. Так, словно мне не изменяли. Словно муж не предавал наш брак.

— Да.

О том, что у нее такое же родимое пятно, как и у меня, молчу. Теперь мне кажется, что это не так. Что там, в больнице, мне это привиделось. Не знаю, освещение упало не так, я была слишком шокирована или еще что-то. Сейчас я это понимаю. Понимаю, что чужой ребенок не может быть моим, как бы мне этого ни хотелось. Что я ни за что не смогу принять ее только потому, что я потеряла свою малышку. И что, скорее всего, нас с Назаром ждет развод. Я бы смогла делить его с ребенком, если бы он родился до нашей свадьбы. Теперь — вряд ли я смогу оставаться уравновешенной, зная, что у мужа есть то, чего я так сильно жаждала и не получила.

Из нас двоих ребенка больше всего хотела я. Назар скорее соглашался, чем был двигателем процесса. Ему было хорошо вдвоем. Приходить домой и засыпать не после укачивания грудничка, а после хорошего секса. Не менять свои планы в угоду ребенку, не перестраивать дом, в котором мы так и не нашли места для детской. Наверное, подсознательно мы знали, что не станем родителями.

— Я не понимаю… как это произошло?

Мила кажется шокированной еще больше, чем я. И это она еще всей правды не сложила в голове.

— Встретил женщину, поддался соблазну, переспал, получил ребенка, — пожимаю плечами. — Подозреваю, как-то так это произошло.

— Он здесь сейчас? Назар приехал с тобой?

— Нет.

— А где он?

— Или в больнице с дочкой, или в отеле.

— Ты хочешь с ним развестись?

— А ты бы что сделала на моем месте?

— Я…

Мила замолкает, размышляя.

— Вот и я не знаю. Столько лет брака, абсолютное взаимопонимание. Мы столько прошли, что ребенок кажется чем-то несущественным. И вместе с тем… Мила, она так похожа на него. Полная копия.

— Не плачь только. Не надо, — стирает с моих щек слезы, а ведь я даже не заметила, как они появились. — Идем.

Мила тянет меня за руки, помогает подняться на второй этаж и ведет меня в свою комнату. Помогает мне расстегнуть платье, вытащить «невидимки» из прически и, укутав в халат, затягивает на кровать, где ложится рядом и обнимает.

— Не смей плакать, поняла? Это он виноват. Ему и плакать. Пусть теперь умывается слезами и сбивает коленки в кровь, вымаливая прощение.

Я все-таки всхлипываю, представляя, как Назар стоит на коленях. Он не будет, я уверена. А я не смогу простить его просто так.

Глава 9

Мое утро начинается в три часа дня, когда я, с трудом разлепив веки, буквально заставляю себя встать с постели. Очень хочется остаться в кровати, не возвращаться в реальность и проспать до утра следующего дня. Не зря ведь говорят, что утро вечера мудренее?

Впрочем, долго думать, вставать или нет, мне не позволяет телефонный звонок. Поначалу я даже думаю не отвечать, но когда все же беру трубку, все внутри холодеет. Мне звонят из клиники, где я вчера сдавала анализ ДНК вместе с Никой. Меня просят приехать, так как результаты уже готовы. Отправлять их на почту они напрочь отказываются.

— Ты как, зай?

В комнату заходит встревоженная Милка. Я как раз успеваю принять душ и более-менее привести себя в порядок.

— В порядке. Не выспалась.

— Куда-то собираешься?

— Да, поеду в больницу.

Вчера я так и не нашла в себе сил рассказать обо всем Милке, а потому сейчас наталкиваюсь на стену непонимания. Сестра явно не одобряет мое решение поехать в клинику, но ничего по этому поводу не говорит.

— Там родители Назара беспокоятся. Не могут ему дозвониться, а тебя не хотели беспокоить. Они ничего не знают, Насть. Он им не сказал о ребенке.

— А ты? Ты сказала?

— Нет, конечно. Разве это мое дело? Вы сами разберетесь. Тем более, я решила, что Яну Матвеевичу с его сердцем вообще о таком лучше не знать.

Киваю. Тоже об этом первым делом подумала. Не так давно Ян Матвеевич перенес операцию на сердце, и теперь мы всеми возможными способами стараемся оградить его от волнений. Даже то, как мы пропали вчера посреди праздника, могло спровоцировать новый приступ. Я рада, что этого не произошло. Не могу и представить, как бы себя чувствовала. Все-таки с родителями Назара мы общаемся очень хорошо.

Наверное, потому что своих у меня нет и никогда не было. Я выросла в детдоме, и то, как ко мне отнеслись родители Назара при нашей первой встрече, меня по-настоящему потрясло. Они почти сразу восприняли меня как свою дочь, которой у них никогда не было. И хоть я была уже взрослой и не нуждалась в родительском тепле, все равно прониклась к ним безграничной любовью.

— Я не знаю, что им говорить. Анна Львовна переживает очень. С утра уже на ногах, вторую чашку кофе при мне выпила. Боюсь, что и Яну Матвеевичу ее состояние передастся.

— Я попрошу Назара им