Ради него я на многое была готова. Кроме, разве что, прощения измены.

— С мамой меня подменил отец, — кривлю я губы через лютейшую боль, бушующую за ребрами.

Я уезжала к приболевшей маме. Должна была вернуться завтра. Вернулась раньше — и получила классику из анекдотов «Муж возвращается из командировки». Только наоборот.

— Куда это ты собралась? — озадачился Дэн, заметив мою сумку в руках.

— Ты хочешь мне сказать, что вы там с Людмилой Михайловной, конечно, бюджет новой рекламной компании обсуждали? — саркастично откликаюсь я. — И я все неправильно поняла, да?

Именно эту секунду Людочка и выбирает, чтоб спуститься. Вот как она есть — абсолютно голая, при виде меня стушевавшаяся лишь на секунду. Признаться честно, триумфа на её лице проступило в три раза больше, чем неловкости. Даже хихикает, пряча свои голые сиськи за спиной Дэна и опуская подбородок ему на плечо.

Стерва…

Хотела бы я вцепиться в её физиономию когтями, да боюсь, было бы как в мюзикле Чикаго — «я пришла в себя, а вокруг меня — трупы!»

— Всего хорошего, — через силу тогда выдавила я и, вцепившись в ручку сумки покрепче, вылетела пробкой из этой чертовой квартиры.

Остановиться себе позволила только в метро. Когда от слез, застилающих глаза, совсем перестала видеть.

Шесть гребаных лет. Шесть! Смыты в канализацию!

Господи, да что он в ней нашел-то? Сиськи? Ноги? Губищи эти накачанные?

Алинка не отвечает на мои бессвязные вопросы. Просто гладит меня по волосам, прижимая голову к своему плечу.

Когда в моем организме заканчивается вся вода, пригодная для переработки в слезы, Алинка утаскивает меня на кухню, тыкает мне повелительным жестом в свой велюровый угловой диван, а сама отправляется к своим шкафчикам, колдовать над чайными чашками.

— Держи, — моя старая боевая подруга сует мне в ладони кружку с ярко-красным настоем своего любимого каркаде, — пей. А то у тебя точно уже обезвоживание.

— С-спасибо, — чай терпкий, чуть с кислинкой, я жутко тосковала по этому вкусу, который всегда сопровождал меня во время посиделок с Алинкой. Она вообще не переносила никаких чаев кроме этого, утверждая, что он, мол, и бодрит, и жутко полезный, и вкус у него не то что у всей этой китайской ерунды…

Из прихожей притаскивается Мандарин — Алинкин кот стервознейшего характера. Хозяйка, заметив его, ныряет в холодильник, чтобы найти там какую-нибудь котячью вкусняшку.

Что, кстати, сложно, полки в холодильнике пустые. Абсолютно.

Для вегетарианки Алинки, которая постоянно держит в холодильнике кучу овощей и зелени, — это несколько странно.

И кухня, кстати, подозрительно выдраена. Нет, Алинка чистюля, у неё в принципе всегда и везде порядок, но чтобы вот так — до блеска на каждой полочке… Нет, она точно драила перед кем-то.

— Ты куда-то уезжаешь? — я шмыгаю в единственную найденную на столе салфетку и с интересом гляжу на подругу.

— Переезжаю, — подружка неловко улыбается, прижимая подбородок к плечу, — мы с Акуром все-таки решили попробовать пожить вместе. А квартиру хочу сдать через агентство, чтобы меньше мороки было.

— Здорово, — честно улыбаюсь я. Хоть какой-то повод для радости. Мне нравился Акур — приятный черноглазый японец, приехавший тренировать мою подруженцию, сменивший страну проживания, только увидев Алинкино выступление с посвящением ему. Он был эксцентричный, очень своеобразный, но очень положительный мужчина. А уж когда он отказался уезжать обратно в Японию, когда Алинкина карьера фигуристки все-таки закончилась — его положительность в моих глазах достигла заоблачных высот.

Значит, все-таки он её дожал. По крайней мере — она решила все-таки с ним пожить. Преодолел Алинкино критичное недоверие к мужскому полу — герой, самый что ни на есть настоящий.

— Давай пока не обо мне, Настен, — Алинка падает на диван рядом со мной и сочувственно притягивает меня к себе, — ты как? И что будешь делать?

Вопрос на самом деле не в бровь, а в глаз. Меньше всего я хочу сейчас возвращаться «домой» — в квартиру, ипотеку за которую мы оплачивали вместе с Дэном. Но денег в наличии не так много, увы, вот только-только оплатили ипотечный и кредитный взносы...

С одним только пунктом в плане нет никаких сомнений.

— Буду разводиться, — я произношу это, глядя куда-то в сторону.

Развод. ЗАГС. Суд. Дележка ипотечной квартиры…

Господи, я ведь была уверена — это ни за что не будет про нас. У нас-то все по-настоящему. Я столько его ждала. И пыталась быть для него хорошей, правильной, какой он хотел. Не справилась.

— Ну вот только не начинай сейчас себя гнобить, — метко угадывая направление моих мыслей, припечатывает Алинка, — Дэн твой мудак. И точка. Больше никаких причин нет. Я это тебе говорила еще пять лет назад, когда ты из-за него ушла из танцев.

— Это было мое решение, — тихо возражаю я, — я хотела сосредоточиться на учебе.

— Ну конечно, — Алинка закатывает глаза, — на той учебе, которая самой тебе нафиг не упала. А с работой потом — к нему же и пошла? Блог ему вела, с комментаторами его общалась. А он тебе платил какое-то копье, по принципу «ну, мы же семья и деньги у нас общие», да?

— Во многих семьях так делают, — мне снова хочется закуклиться. Про деньги я Алинке не говорила. Но она каким-то образом сама догадалась.

— В некоторых семьях жен за волосы таскают, с них тоже будешь пример брать? — ехидством Алинка может дать фору сто и одной ехидне. — Ты ведь уволишься?

Я просто представила, как завтра прихожу в студию, снова сажусь за рабочий стол, слышу насмешливое хихиканье гримерши Дэна, самой Людочки и всех тех, до кого уже дошли сплетни…

Меня затошнило.

Да, я уволюсь. Бесспорно.

— Ну и слава богу, — Алинка деловито всплескивает руками, — ты столько времени пахала на этого урода. Бумажки ему оформляла, блог вела, сценарии его роликам писала, шуточки ему придумывала. Все разгребала, пока он почивал на лаврах и делал вид, что он в вашей семье самый талантливый.

— Одна проблема, — я чуть покачиваю головой, — по диплому я не работала ни дня, да и не уверена, что кому-то нужен тот диплом знатока истории искусств. А в трудовой у меня числится банальный секретарь-делопроизводитель. Найти новое место будет не так-то просто…

— Между прочим, я знаю одну группу, которой очень не помешает хороший хореограф, — как бы между делом роняет Алинка, — и они готовы хорошо платить.

— Ты с ума сошла, — я залпом допиваю чай из чашки и отставляю её в сторону, — я пять лет не танцую вообще. Какой из меня хореограф?

— Охеренный, — емко отрезает Алинка, — и охеренно закомплексованный. Слушай, а можно я хоть сейчас пошлю Акура дать Дэнчику по морде? Оно, конечно, понятно, что это мой мужик, но за подругу навалять — я, так и быть, его тебе одолжу для этой цели.