– Он бы передал несчастной жертве чашу с речной водой, – закончил за меня Кевин, – вместе с комом земли и веткой.

– Именно.

– Я бы сказал, что это жульничество, – заявил Кевин, – и к дьяволу чашу.

– Судья Траверс на слушании, скорее всего, согласится с тобой, именно по этой причине сэр Стенли старается уклониться от получения повестки в суд. Но судья Траверс уходит в отставку, а его место, скорее всего, займет Блейкли, который приходится кузеном жене сэра Стенли, а также известен склонностью к мошенничеству, поэтому он может благосклонно отнестись к доводам сэра Стенли.

– Один мошенник поможет другому.

– Именно, – сказал я.

Негодование заставило Кевина поднять подбородок.

– Я скажу отцу, чтобы он избегал любых сделок с сэром Стенли. Если бы кто-то из гильдии Торговцев тканями так себя вел, его бы наказали или исключили.

– Увы, – сказал я. – Гильдии Их Милостей Владельцев земли, чтобы обеспечить их честное поведение, не существует.

Слева возвышался большой старый дом, первый этаж которого был сложен из обычного этельбайтского кирпича, верхние этажи из резного дерева нависали над улицей, а над ними еще сильнее вперед выступала соломенная крыша. У меня на сердце потеплело от вида родного дома, дружелюбного убежища после холодной ночи, проведенной на крышах. Я вошел, и мой друг последовал за мной.

Весь первый этаж занимала мясная лавка, которую держал мой отец, семья жила на верхних этажах. Отца также звали Квиллифер, он получил это имя в честь своего отца – а тот от деда и так далее, в общем, оно уходило в глубокую древность.

И, хотя я опасался своего авторитетного отца, следует сказать, что я всегда им восхищался. Мой отец являлся не только Старшиной Достойного сообщества мясников, но и уважаемым членом городского управления, имевшим право носить золотую цепь во время торжественных случаев, и о нем часто говорили как о будущем лорд-мэре Этельбайта. Отец обладал таким же высоким ростом и могучими плечами, как и я, которыми он обзавелся благодаря постоянной работе с секачом и чеканом. Он коротко стриг волосы, чтобы на них не попадала кровь, и они едва доходили до ушей. Кроме того, он носил шапку и кожаный фартук, как и все мясники, впрочем, большую часть своих денег мой отец заработал благодаря ростовщичеству, спекуляциям и сделкам с землей.

Мой дед по отцу первым в семье научился читать, а отец первым освоил письмо. Я же посещал начальную школу, затем поступил в среднюю, где овладел письмом и счетом, после чего стал учеником мастера Дакета.

Я вырос в окружении книг, сокровищ поэзии и звонких древних языков – ведь ныне печатные книги и образование стали доступны не только монахам и аристократам, с которыми занимались частные учителя. Я полагаю, что наш мир скоро изменится из-за этих новшеств.

Профессия позволит мне путешествовать, быть может, я окажусь в столице и при дворе короля. Наша семья находилась на стремительном подъеме, и я намеревался продвинуться так далеко, как позволят мои таланты.

В данный момент мой отец обслуживал хорошо одетую экои, немолодую женщину, которая при помощи пудры выбелила золотистую кожу лица, что придавало ей странный вид, возможно, с толикой недоброжелательности. Ее сопровождала человеческая девушка-служанка, замершая в центре лавки и смотревшая на длинное помещение за стойкой, выходившее в открытый двор, что находился внутри дома. Я стоял у нее за спиной и видел, как забивали теленка и подвешивали головой вниз на цепи. Его кровь стекала в большой таз, а двое обнаженных по пояс подмастерьев сдирали с него шкуру.

В доме Квиллиферов ни одна часть туши теленка не пропадала. Шкуру продадут кожевнику, кости – пуговичнику или черенщику. Из копыт сделают клей. Мясо превратится в жаркое, отбивные или котлеты, внутренние органы – в начинку для пирогов. Потроха очистят и используют для оболочки колбас, жареной требухи или рубца, для супов и рагу. Желудок отправится к сыроделу и послужит сычужным ферментом. Язык поджарят, легкие сварят или потушат. Съедобная часть головы пойдет на студень, а в опустевшем мочевом пузыре приготовят другие части теленка. Сердце разрежут на полоски и насадят на шампуры, печень станет паштетом, из крови со специями сделают пудинг или смешают ее с мукой, чтобы получились кровяные сосиски.

Все это едва ли могло интересовать служанку, которая, скорее всего, редко ела мясо. Она наблюдала за подмастерьями, хорошо сложенными молодыми людьми, практически обнаженными, которые свежевали тело острыми длинными ножами.

Я не стал отвлекать ни девушку, ни стоявшего за прилавком отца.

Сладкое мясо завернули в бумагу и взвесили, женщина-экои расплатилась и повернулась к своей задумавшейся служанке, увидела мечтательное выражение у той на лице и отвесила ей пощечину. Выражение лица экои не изменилось. Девушка взвизгнула, извинилась, взяла пакет и поспешила за госпожой.

Я подождал, пока покупатели окажутся на достаточном расстоянии.

– Мне совсем не понравилось ее раскрашенное лицо, – сказал я.

Отец пожал плечами:

– Ну… Не люди.

– Я знавал людей, которые вели себя еще хуже, – заметил Кевин.

Отец кивнул в сторону удалившейся экои.

– Ее зовут Тавинда. Ее дочь – любовница лорда Скроупа, правителя Нового замка, – возможно, именно дочь обеспечивает семью, но Тавинда занимается хозяйством. – Он подбросил лежавшие на ладони монеты. Она постоянно со мной торгуется.

Кевина разобрало любопытство.

– А вы видели ее дочь? – спросил он.

– О да, – кивнул отец. – Она весьма привлекательна, если кому-то нравятся те, кто обладает золотой кожей.

– Я никогда… – Кевин поискал нужное слово, – …не имел опыта с экои.

– Они ничем не отличаются от обычных женщин, – сказал отец и добавил, услышав, что сверху по лестнице спускается жена: – Во всяком случае, так мне рассказывали.

Моя мать, Корнелия, спустилась по лестнице, ее накрахмаленный белый фартук слегка потрескивал, когда она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку. Ее седеющие светлые волосы выбивались из-под шапочки вьющимися локонами.

Несколько мгновений я наслаждался теплом материнской ласки.

– Почему ты так одет? – спросила она. – Разве ты сегодня не должен быть в конторе?

– Мне предстоит доставить повестку человеку, который сразу убежит, если увидит, что я одет, как ученик адвоката, – ответил я. – Кевин повезет меня на своей лодке. – Я улыбнулся. – И я договорился с миссис Вейн, что она пришлет тебе три корзинки с пиарминами, их только что доставили по реке.

– Пиармины! Чудесно! – Она снова поцеловала меня в щеку, и я вновь насладился материнской любовью.

На лестнице послышался топот, и появились мои младшие сестры Элис и Барбара. Им было двенадцать и четырнадцать,