Все знают кто это? Я, например, в первый раз услышала эту фамилию. Итак, Хайдеггер: «Искусственное производство жизни логически уравновешивается искусственным производством смерти». Финал тоже красивый: «Они пугают нас, пока остаются машинами, они уничтожат нас, когда обретут разум и волю». Не правда ли, Эрик, прекрасная реакция на твою статью?

— Не будем растить из мухи слона, — то ли извинился, то ли огрызнулся Фромм, в его тоне одновременно слышалось и то, и другое. — Я написал в узкоспециализированный журнал научную статью. Не думал, что ее вообще заметит кто-нибудь, кроме психологов.

— Ты можешь рассказать своими словами, что там написано, чтобы я могла отбиваться от журналистов, особенно луддитов.

— Даже не знаю, — замялся Эрик.

Кира вскипела.

— Тогда сам с ними разговаривай! Вы тут с ума посходили? Почему я должна разбираться в таких вещах? Я все-таки девочка, если кто-то забыл!

— Спокойнее! — вмешался Стайл. — Эрик, в самом деле! Мы тут все с высшим образованием. Если уж луддиты поняли, что к чему, мы и вовсе справимся. Расскажи нам о статье.

— Хорошо, хорошо! Я же не против. Мы дискутировали с Кицунэ (Макс тоже принимал участие) о том, что такое «подсознание».

— Помню эти смертельные битвы, — поддакнул Макс. — Сначала ты заявил, что термин устарел вместе с понятием, а после начал объяснять, что это такое. Кстати, эти споры реально много нам дали при разработке структуры.

— Да, — энергично закивал Эрик, — все в дело пошло. Если совсем просто — память предков, а это тысячелетия опыта, дает нам инструкции на все случаи жизни. Мы не успеваем задуматься о том, что огонь жжется, а сразу отдергиваем руку. У роботов опыта поколений нет и быть не может. Ему на смену приходит коллективный опыт всех роботов, который хранится не как база данных на каком-то одном или нескольких серверах, а в сознании всех роботов одновременно. Централизуется только каталог этих данных. Каждый робот — интерфейс такой сети.

— Как же мы гарантируем конфиденциальность данных, если каждый робот имеет доступ ко всему? — встревожился Стайл.

— Для этого мы привили каждому роботу систему самоограничений, он не может запросить в коллективной базе больше, чем требуется для решения непосредственной задачи. Все наши андроиды отягощены гиперответственностью, преодолеть которую они не в состоянии.

— А при чем тут «живой разум» робота? — спросила Кира.

— Никто и не говорил о «живом разуме». Я писал только, что коллективная память заменяет подсознание и быструю память, являясь чем-то большим, нежели воспоминания одного индивида. Разум упоминала Кицунэ, она считала, что если к подсознанию добавить самоуважение, то мы получим индивида вместо ходячего интерфейса. Но в моей статье ничего этого нет.

— Кицунэ может сотрудничать с луддитами? — спросила Кира.

— Исключено, — вскинулся Макс, а Стайл скорчил рожицу в стиле «не мели ерунды».

«Мальчишки, — подумала Кира, — им под шестьдесят, а у них детство в одном месте играет».

— Я оказалась не готова к пресс-конференции. И это ваша вина, джентльмены, — сказала она вслух.

— Мы осознали, — улыбнулся Стайл, — мы раскаиваемся. И ты молодец, справилась лучше всяческих ожиданий.

2075.09.23. 23:00

Полковник взбирался по лестнице. Каждый его шаг получался тяжелым и основательным. На руках он нес Лизу. Кира сперва подумала, что девочка спит, потом сознание начало регистрировать невозможное и выдавать порцию за порцией «живому разуму»: синяки на лице, вывернутую руку, рану на лбу, из-за которой волосы перепачкались в крови. И в последнюю очередь пришло самое неуместное — белое платье, красивое, будто Лиза собралась на свидание. Лиза, которую родной отец почти в шутку называл «бедным маленьким роботом». В первый раз Кира увидела в нездоровом подростке женщину. Хорошо же у нее прошло свидание! Наряд был изорван на плечах и в подоле, заляпан сажей. Лиза не двигалась, не стонала и, кажется, не дышала, повиснув на руках андроида тряпкой.

Стайл подошел к ним, очень тихо переговорил о чем-то с Полковником. Тот кивнул и понес девочку в «ту самую комнату», которую Кира прозвала про себя «каморкой Синей Бороды», потому что туда ее не пускали, безо всяких объяснений. Позже она сама догадалась, что там находится медцентр, клиника одного пациента. Лиза не блистала здоровьем. Но сейчас девочка не «захворала», она попала в серьезную передрягу.

Кира в прострации пялилась на эту чертову дверь и не заметила, как к ней подошел Стайл, погладил ее по щеке.

— Ты не волнуйся, все поправимо. Кира, милая, возвращайся к нам.

— Я, пожалуй, у себя переночую.

— Если хочешь. А то оставайся. Где-то в баре у меня завалялась бутылка французского белого. Прекрасное бархатистое винцо, я чуть ли не контрабандой ящик вывез, да только бутылка и осталась.

Кира в глубине души понимала, что Стайл выговаривает свое волнение, и наверное хочет успокоить и ее, и себя. Она молча покачала головой и пошла по лестнице вниз в гараж, заставляя себя не бежать.

— Утром приезжай! — Крикнул ей вслед Стайл. — Дел куча, нам еще Эриковы подвиги разгребать.

За ее «колибри» припарковался «муссон-универсал», его держали в доме для хозяйственных нужд. Здоровяк сильно пострадал — вмятины на корпусе, в том числе и на крыше, некоторые стекла разбиты, другие треснули. И вся машина покрыта копотью. Полметра правее, и он бы запер ее крошку. Кира вздрогнула от мысли, что пришлось бы подниматься, звать кого-то на помощь.

Дома Кира бросилась в душ, горячие струи смывали тяжелый день. Не смыли. Кира завернулась в полотенце, жалея об отвергнутом вине. И почему в ее доме не бывает спиртного?

Мурлыкнула почта, извещая о новом письме. Кира поняла, что оставила планшет в офисе, вывела сообщение на телестену. У нее, конечно, не такой умный дом, как особняк Стайла, но и не совсем уж беспомощный.

Ей писали: «Это твой Пулитцер. Выбирай. С любовью, Алекс. PS. Ты была неподражаема на конференции». К письму прилагались фотографии, Кира тут же пожалела, что растянула их на всю стену, — две серии снимков, первая скопирована из полицейского досье, тело женщины на прозекторском столе, настолько изуродованное, что Кира не сразу узнала няню Лизы. Как же ее звали? Ах да, Истра Квин, загадочная персона, покинувшая дом пять лет назад без объяснений, рекомендаций и выходного пособия. Другие снимки посвящалась Лизе Мо и явно делались в несколько приемов — девочке там было примерно от пяти до двенадцати лет. Папарацци, казалось, интересовала не сама Лиза, а многочисленные тяжелые увечья, присутствовавшие на каждом фото. Кира не сильно разбиралась в медицине, но казалось удивительным, что ребенок мог выжить с разбитой головой или железным штырем в грудной