находился в городе, откуда все стремительно уезжали, оставляя меня одного, улицы и проспекты были пустынны. Я был лишен дома, вещей, своей книжной полки и даже подушки. Словно невидимая сила оторвала меня от всего, за что я держался, чему придавал значение. Я чувствовал даже не одиночество, а покинутость. Боялся потеряться, исчезнуть, быть похороненным, как ребенок без матери, без отца, без дома. Больше всего я боялся оставить без отца собственного ребенка… Отчаяние маленького ребенка перед возможностью смерти матери или отца очень болезненно. Никогда не забуду время, когда моей маме предстояла операция. Это была не опасная для жизни операция, но тогда пятилетний Дениз никак не мог этого знать. Он пытался понять опасность по реакциям и чувствам отца. Когда моя мать была в операционной, отец проецировал страх потери на меня так, что я был почти уверен, что она не выживет. Страх и беспомощность были в центре моего сознания в тот момент: маленький ребенок, оставшийся без матери, и отец, эмоционально неспособный быть рядом. Я не мог держать сына в этом опасном месте, и я не мог оставить Ван, потому что из пятисот пятидесяти дней стажировки, которые я должен был отработать, оставалось еще четыреста пятьдесят. Когда я сажал его в самолет, в голове у меня был только один вопрос: хороший ли я отец?

Беспокойство за свою безопасность и будущее семьи, сон, который я пытался поддерживать, постоянно просыпаясь в обстановке, где я не чувствовал себя в безопасности, и сценарии плохих ситуаций, которые я представлял, стали меня изматывать. В то время я задвинул эти тревоги на очень глубокий уровень, вел себя так, как будто ничего не случилось, будто я силен и не нуждаюсь в помощи. Мое состояние очень напоминало состояние потрясенного старшеклассника, которого вытащили из-под завалов примерно через пятьдесят часов после землетрясения, привели на психологическое обследование, и на мой вопрос о самочувствии он ответил: «У меня скоро экзамен, как я буду готовиться?» Я не знаю, было ли это состояние отчуждения от самого себя вызвано отсутствием умения распознать собственную потребность в эмоциональной близости или скорее защитным механизмом преодоления, направленным на облегчение душевной боли путем игнорирования всех ощущений. Но я точно знаю, что физически мне было очень плохо.

“По мере того как я отчуждался от себя все больше, прятал эмоции подальше, повышал голос мой многострадальный кишечник”.

В то же время я пытался понять, откуда взялись эмоции, которые я пытался подавить. Мне казалось, что меня никогда не любили и не ценили, и я пытался разобраться, откуда эти чувства. Да, я очень боялся быть неудачником, никчемным, бессильным, нелюбимым. Когда-то, узнав о печали и разочаровании отца, который ждал мальчика, когда родилась моя сестра, и о том, что он показал свое недовольство, отдалившись от моей матери, я как будто оказался запрограммирован на то, чтобы не разочаровать его еще раз. Когда я добивался успеха, отец не показывал эмоций, но по его взгляду и языку тела я понимал, что ему это приятно, убеждая себя, что я достоин любви. Когда я проанализировал все это, во мне будто заговорила та часть, которая была ребенком, борющимся, извивающимся и пытающимся выполнить условия, чтобы получить любовь. «Заметь меня, позаботься обо мне, признай мои потребности!» Но неужели семья действительно не будет любить меня, если я на время остановлюсь, испугаюсь, окажусь бесполезным, потерплю неудачу, почувствую себя плохо?

Так все мои детские схемы были раскрыты. Я могу с легкостью утверждать, что за многими тревожными сценариями, которые мы строим в отношении своих детей, скрывается существование непризнанных, неудовлетворенных эмоциональных потребностей из нашего собственного детства. Эти переживания положили начало процессу, когда я стал искать решение проблемы внутри, а не снаружи.

Пустота и трещины

Землетрясение было сильным потрясением, и оно помогло мне реализоваться, хотя и сделало уязвимым для новых психологических травм, став катализатором того, что незащищенный брошенный ребенок во мне поднялся на поверхность из глубины. Моя трансформация уже началась, хотя я и не планировал ее. Я был похож на заброшенное здание, которое не рухнуло от подземных толчков, но штукатурка отвалилась и выдавала глубокие трещины. Я был потрясен, но пытался встать на ноги. В моей душе тоже затряслась земля. Пришло время посмотреть на свой фундамент, на свои корни, на то, откуда я пришел, кто я и зачем я здесь.

В моей жизни начался новый период, я почувствовал, что вступил в фазу, когда осознал разрыв между тем «я», которое я представлял во внешнем мире, и тем «я», которое было в моем внутреннем мире, и мои физические боли усилились. Разница между нашим внутренним и внешним миром может дать важные данные о степени отчуждения от самого себя. Если ваш внутренний мир штормит, и вы вот-вот утонете в море тревоги, а внешне вы веселы, спокойны и способны в одиночку справиться с любыми невзгодами, здесь кроется большая проблема. Для того чтобы устранить этот разрыв, необходимо осознать свои эмоциональные потребности. Ведь каждая эмоциональная потребность, которую мы не признаем, скорее всего, будет бессознательно удовлетворяться людьми с аналогичными потребностями, что увеличит нашу склонность к зависимым отношениям.

Этот механизм лежит в основе хронических проблем в отношениях и общении. Когда вы не распознаете в себе части, нуждающиеся в любви, внимании и близости, вы, как радар, обнаруживаете подобные неудовлетворенные эмоциональные потребности из детства в других людях и тянетесь к ним, независимо от возраста. Это как чудесный сенсорный механизм, при совпадении частей которого образуется прочная связь и реализуется эффект неодолимого притяжения с возбуждающим чувством близости с самим собой. Люди с похожими эмоциональными потребностями, скорее всего, будут соответствовать друг другу, сами того не осознавая. Настоящие коды здесь скрыты в эмоциональных выражениях, передаваемых лицом, взглядом, наклоном головы при разговоре, в эмоциональных реакциях и в поведении. Поэтому не то, о чем вы говорите, а те моменты, когда вы чувствуете грусть, обиду, злость, кусаете губу, грызете ногти или испытываете энтузиазм, могут дать гораздо больше информации о вас. Лучший способ узнать человека – наблюдать за ним, а не слушать.

Один мой друг, рассказывая о девушке, в которую влюбился за очень короткий промежуток времени, не смог назвать ни одной логической причины этого чувства, а потом, когда наш разговор углубился, он понял, что, возможно, испытывал эмоциональную привязанность к ней, потому что она напоминала ему мать, которая всю жизнь вела себя, как жертва. Такое осознание имеет огромное значение, наша способность быть наблюдателями