— Слушай меня, Антонов. И на этот раз сделай так, как говорю я, а не девица без медицинского образования. Ферштейн?

— Да, Евгений Александрович, ферштейн, — Слава перестал рыдать, взял себя в руки.

— Первое. Никому ни слова. Вообще. Вы с Викой остаетесь в лаборатории. Второе. Термометрия, дневник наблюдения за состоянием ежечасно. Мне плевать, когда вы спать будете. И где, кстати, тоже. Еду вам будут приносить под дверь. Официальная причина... Скажем, опасная культура гемолитического стрептококка. Вместе с дифтерией. Поэтому и стационар закрыт, до конца карантина — я отправлю всех пациентов к Боброву. Всё, пошел вон, видеть тебя не могу!

***

В кабинете я начал казнить сам себя. Было очевидно, что во всем случившемся — моя вина. Устроил лабораторию, которая работает с опасными возбудителями почти в центре Москвы. Ну вот, получи и распишись... Не дай бог, будет вспышка чумы — до конца эпидемии могу и не дожить. Удавят где-то в уголке.

Первым делом я закрыл все входы, кроме своего, с наказом сидеть и не высовываться. За дополнительную оплату, естественно, чтобы не обидно. Тех, кого в здании не было, предупредил, чтобы не приходили до особого распоряжения. Но с сохранением жалования. Вернее, я поручил это Чирикову и Должикову, которых на месте не было. Повезло. Будет кому на воле претворять приказы начальства в жизнь. Я остался в своем кабинете, как капитан тонущего корабля. Сижу, блин, на пороховой бочке. Пойди всё по пессимистичному сценарию, мне только застрелиться останется. Как же всё не вовремя! Напиться бы, да некогда. Или в морду кому зарядить. Стресс снять.

Сделав дыхательную гимнастику, потом вышел из-за стола, встал в стойку всадника. Блок, удар... Ушу всегда меня успокаивало, а в ходе медитации я находил выход из самых сложных ситуаций. Надо ли закрывать всю клинику из-за утечки в лаборатории? Сразу отправлять пациентов к Боброву или выждать три дня?

Я так погрузился в размышления, что не заметил появления в кабинете высокого мужчины во фраке. Усы вразлет, густая борода лопатой. И глаза такие, будто стеклянные, навыкате... Весь такой напомаженный, прилизанный — чисто адъютанты Сергея Александровича. Правда, конкретно этого товарища я на Тверской не встречал. Он сюда с какого-то приема приехал? Что за форма одежды?

— Господин Баталофф? — с густым заграничным акцентом спросил напомаженный. Причем тоном, каким у прислуги интересуются, почему обед задерживается.

— Вас не учили стучаться в дверь перед тем, как зайти в кабинет? — вспылил я. — Выйдите!

— Что вы себе позволяете?! Я граф де Монтебелло! И у меня к вам разговор относительно вашего недопустимого поведения

— Я сейчас занят. Подождите в приемной, я вас приглашу!

Граф был устроителем бала, на который я так понял, Николай не поехал. Все ясно. Пришел выяснять отношения.

— Это оскорбительно! — Монтебелло подошел ближе, начал стаскивать с руки перчатку. Сейчас он мне ее залепит. — Как вы смеете?!

Секретаря по вечернему времени уже не было, дежурные бригады все я перевел из центра на подстанции — от греха подальше. Отлично, сейчас спущу пар. Я схватил графа за руку, заломил ее в локте. После чего, под ругань француза, развернул его лицом к выходу, открыл его лбом дверь.

— Уи, уи, — Монтебелло сопротивлялся, пришлось нажать на руку. — Понимаю, больно. Понимаю, дипломатический ле скандаль!

Поволок графа по лестнице, в конце дал приличного пинка, выкидывая на улицу.

— Надеюсь, не побежите жаловаться и плакаться Его величеству? Жду ваших секундантов!

Ну вот, дождался на кого эмоции слить. Спрашивается: зачем? Ну порычал бы мужик, мало ли тут таких ходит. Посол, к тому же. А с дипломатами можно дуэли устраивать? С сыновьями, хоть и приемными, не грех, хотя победителя потом из страны выперли. А кого позвать секундантом? Ха, вот будет выверт судьбы! Сейчас узнаем.

— Барышня, приемную генерал-губернатора.

А что, я могу, телефон не секретный. И меня там знают.

Соединили почти мгновенно. Как же, бдят, все на месте круглые сутки. Нужный мне человек найдется быстро.

— Приемная Его Императорского... — начали на той стороне.

— Графа Шувалова, Павла Павловича. Это Евгений Александрович Баталов.

— Сию минуту, ваше высокоблагородие, — ответили мне.

***

Пока ждал потенциального секунданта, выдержал натуральную осаду. Когда я приехал, что случилось? Правильно, шебутная баба метнулась внутрь здания искать свою Катюшу. После чего наши доброхоты счастливое семейство повели на кормежку. Мы же хорошие, нам не жалко. А пока ужин продолжался, двери закупорили. На выход можно было одному человеку, и то не по своей воле. Ну, я еще мог выйти. И всё. Тамбовских крестьян в этом списке не значилось.

Мне угрожали, целовали руки и пытались лобызать обувь, пробовали учинить физическую расправу и соблазнить в сексуальном плане. И всё это в исполнении одной бабы и в течение трех минут.

Я оставался непреклонен. Не хватало мне потенциальных носителей на воле. В качестве пряника предложил работать у нас поломойкой с зарплатой два рубля плюс харчи. Но с испытательным сроком. Так и предупредил: не понравится — выгоню. Согласилась. А ну, в тамбовской глубинке таких зарплат, наверное, и не бывает. По крайней мере на этой должности. Да еще и на всем готовом.

Довольный своими управленческими талантами, я вышел на улицу. У меня дыхание стерильное, я рот обработал нужным веществом, в кабинете заначка осталась. Моровский поддерживает традиции. Да и Шувалова внутрь лучше не заводить. Извинюсь, он поймет.

Так, заодно и беспорядок пресеку.

— Антонов! Тебе мало досталось? Кто разрешил открывать окно? Закупоривайся немедленно!

— Женя, это я.

Нда, промахнулся, голос не мужской ни грамма. Это у нас соучредительница «Русского медика», госпожа Талль. О, барышня совсем эмансипированной стала — в руке зажженная папироска. На перекур, значит, выползла - попускать дым в небо. После приезда с Викой встретиться не довелось, не до того было.

— Да хоть митрополит Московский Сергий! Или тебе отдельно объяснять надо?

Окно закрылось, но Вика высунула голову в форточку.

— Поговори со мной, Женя. Мне тут так страшно...

— Маску надень сначала. И не вздумай снимать!

Ладно, побуду психотерапевтом-любителем. Всё равно Шувалова ждать еще неизвестно сколько — никто не знает, когда удастся со службы слинять. Высочайший визит, все планы рушатся мгновенно.

— Женя, я так виновата, прости, пожалуйста...

Она что, думает, я сейчас скажу «говно вопрос, ничего