боится ее больше всего, поэтому я считаю ее самой эффективной. В самый тяжелый миг – когда Дьявол в ярости, кажется сильным, неприступным – ее слова оказывают наибольшее влияние. Прочтите ее вслух, твердо, бросьте ее в одержимого – и вы увидите это сами.

– Приказываю тебе, кто бы ты ни был, нечистый дух, и всем приспешникам твоим, присутствующим в сем рабе Божьем: чрез таинства воплощения, страсти, смерти, воскресения и вознесения Господа нашего Иисуса Христа, чрез миссию Святого Духа и чрез пришествие самого Господа нашего на суд: назови мне имя твое, день и час твоего выхода, с каким-либо знамением. Повинуйся мне как служителю Божию, пусть и недостойному, во всем, не оскорбляй это творение Божие, не причиняй никоим образом вреда ни ему, ни присутствующим, ни тому, что им принадлежит.

Одержимый все кричал и кричал – и его крик, напополам с плачем, слился в вой, что исходил, казалось, из недр земли. Я продолжал:

– Изгоняю тебя, нечистый дух, всякая вражья сила, всякий призрак, всякий легион, во имя Господа нашего Иисуса Христа, да будешь ты искоренен из этого творения Божия.

Однако конца вою не было.

– Слушай и трепещи, Сатана, враг веры, противник рода человеческого, несущий смерть, вор жизни, отвергающий справедливость, корень зла, сеятель пороков, обольститель людской, предатель народов, возбудитель зависти, источник алчности, причина раздора, умножитель скорби.

Глаза одержимого закатились, а голова свесилась на спинку стула. Крик не смолкал – громкий, страшный. Падре Массимилиано пытался удержать его, пока переводчик отступил в страхе на несколько шагов назад. Я жестом попросил его отойти еще дальше.

Сатана свирепствовал.

– За что ты стоишь? Почему сопротивляешься, зная, что Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего[32]? Убойся закланного в Исааке, проданного в Иосифе, умерщвленного в агнце, распятого в человеке, ставшего победителем ада. Во имя Отца, Сына и Святого Духа – изыди.

Пусть дьявол, казалось, и не сдавался, однако крик одержимого стих. Он смотрел на меня, и слюна текла из его рта. Я позвал его – я знал, что мне нужно заставить его открыться и назвать мне свое имя. Если он сделает это, это будет знаком моей победы. Принуждая его раскрыть себя, я, по сути, принуждал его играть с открытыми картами.

– А теперь скажи мне, нечистый дух, кто ты? Назови мне свое имя! Назови мне, во имя Иисуса Христа, свое имя!

Я впервые проводил большой обряд экзорцизма – и впервые приказывал дьяволу открыть мне свое имя.

Его ответ обдал меня холодом.

– Я Люцифер, – произнес он низким ритмичным голосом, страшно, медленно упирая на каждый слог. – Люцифер.

Мне нельзя было сдаваться, особенно сейчас. Я не должен был выглядеть испуганным – я должен был продолжить обряд, не теряя власти над дьяволом. Я был тем, кто устанавливает правила игры. Не он.

– Заклинаю тебя, древний змий, Судьей живых и мертвых, твоим Творцом, Творцом мира, Тем, Кто имеет власть ввергнуть тебя в геенну огненную, чтобы ты, со страхом и войском ярости своей, вышел из этого раба Божия, что обратился к Церкви. Заклинаю тебя снова, Люцифер, не своею слабостью, но моею силою Святого Духа: выйди из этого раба Божиего, коего Всемогущий Бог создал по образу своему. Уступи – уступи не мне, но служителю Христову, ибо понуждает тебя власть Того, кто подчинил тебя кресту Своему Трепещи пред силою Того, кто ведет к свету души, стенавшие в аду.

Одержимый снова завыл, запрокинул голову, выгнулся. Прошло уже более часа. Падре Кандидо всегда говорил мне: «Пока есть сила и энергия – действуйте. Не сдавайтесь. Обряд экзорцизма может длиться целый день. Сдавайтесь только тогда, когда поймете, что вас не держат ноги».

Я вспомнил все слова, что сказал мне падре Кандидо. Я так хотел, чтобы он был здесь, рядом со мною, – но его не было. Я должен был сделать все сам.

– Пусть тело человеческое будет для тебя ужасом, пусть образ Божий будет для тебя страшной вещью. Не сопротивляйся да не замедли бежать из тела человеческого, ведь благоугодно Христу обитать в нем. И да не сочти меня достойным презрения, если знаешь меня как великого грешника: повелевает тебе Бог, повелевает тебе Величество Христово, повелевает тебе Бог Отец, повелевает тебе Бог Сын, повелевает тебе Бог Дух Святой, повелевает тебе таинство Креста.

Прежде я не думал, что это может случиться. Но у меня вдруг возникло отчетливое ощущение чужого – дьявольского – присутствия. Я чувствовал, как Сатана наблюдал за мною, как окружал: воздух вокруг стал холодным, из моего рта вырвалось облачко пара.

Падре Кандидо предупреждал меня о возможных внезапных перепадах температуры. Но одно дело – слышать о некоторых вещах, и совсем другое – испытывать их.

Я попытался сосредоточиться и, смежив веки, решил продолжить молитву по памяти:

– Изыди, преступник. Изыди, соблазнитель, полный коварства и лжи, враг добродетели, гонитель невинных. Уступи, нечестивейший, место Христу, в Котором ничего не обретается от дел твоих, Который низверг тебя, Который разрушил царство твое, Который заковал тебя, побежденного, в цепи, и разбил сосуды твои, Который бросил тебя в тьму внешнюю, где ты и рабы твои будете заключены до конца дней своих. Как смеешь ты сопротивляться? Как смеешь ты так легкомысленно отказываться? Повинен ты перед Богом Всемогущим, чьи уставы нарушил. Повинен ты перед Сыном Его, Господом нашим Иисусом Христом, Которого ты дерзнул искушать и осмелился распять. Повинен ты перед родом человеческим, который ты отравил смертельным ядом своих убеждений и склоняешь ко злу.

Тогда-то это и произошло. То, что никогда более, за всю долгую «карьеру» экзорциста, не повторится в моей жизни.

Одержимый вдруг вытянулся, будто поваленное дерево.

И взлетел.

Он поднялся горизонтально над спинкой стула не меньше чем на полметра и, недвижимый, подвешенный в воздухе, оставался таковым в течение нескольких минут. Падре Массимилиано отступил. Я же остался на месте, крепко держа распятие в одной руке, требник – в другой. Помня о палантине, я подхватил его за край и позволил ему коснуться тела одержимого.

Он не шевельнулся. Молчал. Тогда я попробовал нанести еще один удар.

– Выйди из этого человека. Трудно тебе идти против рожна[33]. Чем дольше ты медлишь с уходом, тем больше увеличивается твоя вечная мука, потому что презираешь ты не людей, но Властвующего над живыми и мертвыми, Который придет судить живых и мертвых и мир огнем.

Изыди, безбожник. Изыди, злодей. Изыди со всем свои коварством, ибо Бог пожелал, чтобы человек был храмом Его. Зачем