— А что тебе понадобилось в том трактире?

— Да ничего особенного: стандартный отлов грешников по квоте. Обошел все забегаловки Неаполя. Их было... да мало их было, куда меньше, чем сейчас. Но вино там подавали вполне приличное.

— Напомни позже, расскажу, что мы пили при дворе Людвига Баварца. До сих пор помню тот божественный вкус!

— Азирафель, описывать вкус вина, не предлагая его — это такая разновидность пыток в Раю?

— Кхм, извини, в самом деле жестоко.

Вечернее небо над Неаполем быстро темнело; под балконами и между домами сгущались сумерки. Был тот пограничный час между днем и ночью, когда вещи теряют свой цвет, а люди делаются, словно привидения: вот они есть — а вот уже на узкой глухой улочке никого кроме человека в зеленом.

Только что в Ад отправились три свежих грешника: отъявленные головорезы, как на подбор. Итого за неделю набралась чертова дюжина — у Хастура не должно быть никаких претензий, норма выполнена. Дело простое до отвращения: гуляй себе по трактирам, обвешавшись золотом, и лови грабителей с убийцами на живца. Но что это? Ах, досада: один из негодяев успел пропороть кинжалом бархатный бок!

— Синьор, вы ранены? Здесь недалеко дом цирюльника...

— Скорее, ранен мой дорогой упелянд.

— Простите, кто?!

— Неважно. Я сам позабочусь о нем, — желтые глаза в одно мгновение обежали предложившего помощь. — Вы еще в трактире начали наблюдать за мной, синьор... Боккаччо? Верно?

— Боккаччо да Чертальдо... — удивление, зародившееся за трактирным столом, на свежем воздухе выросло до размеров Везувия. — Откуда вы знаете мое имя, синьор? Я не раз видел вас при дворе королевы, но моя особа слишком незначительна, чтобы кто-то потрудился представить меня такому, без сомнения, знатному вельможе, как вы... Силы Небесные! Как... как это вам удалось?

Вечер уже почти перешел в ночь, но у синьора Боккаччо оказалось отличное зрение: он увидел, как прореха на бархатном одеянии сама собой затягивается, а кровавое пятно выцветает до полной неразличимости прямо на глазах.

— Сойдемся на том, что я хорошенько помолился, — Кроули провел ладонью по ткани и остался доволен результатом. — Ну а меня вам кто-нибудь представил, о любознательный синьор?

Боккаччо смутился. О господине в зеленом упелянде ходили при дворе королевы Джованны самые разные слухи. Одни утверждали, будто он персидский принц, бежавший от междоусобных распрей, другие считали его великим алхимиком, овладевшим тайной Философского камня и умеющим превращать свинец в золото. Третьи подозревали в нем могущественного чернокнижника, подчинившего себе легион бесов, и завладевшего душой несчастной королевы. Даже с его именем творилась чертовщина: он представлялся то эмир-задэ Асвад-беем, то князем Змиевич-Ползеевским, то графом Аспидо де Серпенто.

Нечего и говорить, Кроули с огромным удовольствием поддерживал все разновидности сплетен и при любой возможности увеличивал список своих имен. Что же касается королевской души, то Джованна с самого начала избавила демона от любых хлопот по этому поводу. Взойдя на трон в семнадцать лет, уже через год она с помощью одной своей родственницы отправила на тот свет другую, да еще таким способом, что в Аду, узнав о нем, уважительно присвистнули.[3] В итоге, как обычно, вынесли благодарность Кроули, хотя он тогда еще только приглядывался к юной правительнице.

— Не знаю, верить ли всему тому, что болтают о вас, синьор...

— Серпенто. Давайте попросту. Что же касается слухов обо мне, то не верьте им. Они устарели, на будущей неделе я распущу новые.

Боккаччо рассмеялся.

— Вот слухов о том, что вы веселый человек, никто не распускает!

— И это печально, надо признать, — Кроули поправил завернувшийся рукав и собрался идти по улице дальше. — Так что же вас вынудило побежать за мной? Только не говорите об альтруизме, желании спасти ближнего и тому подобном: вы кажетесь мне умным человеком.

— Признаюсь вам, как на исповеди, синьор Серпенто, — взволнованно заговорил Боккаччо, — я скромный правовед, вынужденный корпеть над сводом законов, тогда как душа моя и разум просят совсем иного... Я сочинительствую, синьор, — со вздохом признался он. — И тщетно ищу покровителя, который помог бы пробиться, рекомендовал бы меня при дворе. Знаю, королева часто устраивает вечера изящной словесности и прочих искусств, но как проникнуть туда, не имея ни титула, ни связей...

— И вы решили искать покровителя в трактире? Странная идея.

— О, нет, вас послало мне Провидение, синьор, но в трактиры я хожу совсем с иной целью!

— Конечно. Выпить и закусить.

— Я хожу туда слушать истории, которые рождаются в народе, потому что они чудесны, — сухо ответил сочинитель. — И, клянусь посохом святого Януария, не перестану делать этого, даже если двери королевской залы пожизненно останутся для меня закрыты.

— Да вы синьор с характером, — одобрительно усмехнулся Кроули. — Не вспыхивайте так, иначе быстро сгорите. Хорошо, я помогу вам. Только один вопрос: вы не боитесь?

В свете полной луны, недавно взошедшей и теперь заливавшей голубым светом улицу, глаза демона вспыхнули двумя адскими плошками. По зелени бархата тут и там забегали быстрые огоньки наподобие болотных. Боккаччо сглотнул, попятился, но тут же остановился.

— Господь и Пресвятая Дева со мною, и бессмертная душа убережется ими от любого зла. Кем бы вы ни были, я не боюсь, синьор Серпенто.

— История о ловкаче Мазетто вошла в Третий день его «Декамерона». Читал?

— Слушал. Джованни читал мне черновики, хотел, чтобы я сказал ему, как оно на слух.