ней будет гореть шибче, температура повысится, реакции ускорятся — и чугун плавить она будет быстрее. Еще есть наука арифметика, которая говорит, что если добавить кислорода сорок процентов, то домна заработает быстрее вдвое — а вот кокса для нее потребуется тоже больше, но только в полтора раза: очень много тепла просто не успеет вылететь в трубу.

— То есть если к домне приставить такой газоразделитель, она сразу вдвое больше чугуна давать будет, так что ли?

— Если пока не углубляться в технические детали, то да, так.

— А почему просто кислород в домну не качать? Ведь еще быстрее она заработает.

— Ага, потому что в ней будет очень горячо. Так горячо, что домна сама расправится. Вместе с огнеупорами расплавится и со всем остальным. Арифметика — она наука точная.

— Ты уверена?

— Абсолютно: арифметика на самом деле очень точная…

— Вот ведь зараза! Я про то, что домна быстрее чугун давать будет.

— Химия — тоже довольно точная наука. Будет.

— Хм… вдвое больше… то есть если на каждую домну в стране поставить такой разделитель, то сразу у нас будет не пять миллионов в год, а десять…

— Ну, не совсем сразу. Во первых, сначала нужно будет эти газоразделители сделать…

— Это-то понятно…

— А чтобы их сделать, нужно очень много нержавейки. Криогеника-то — это сплошь нержавейка! А чтобы сделать нержавейку, нам что нужно? Подсказываю: начинается на «х» и заканчивается на «ром». Вопрос про экскаватор закрыт?

— Да. А у тебя в загашнике на еще пару экскаваторов денег нет?

— Нет у меня больше загашника. Я на все деньги у шведов нержавейки закупила, надо же из чего-то газоразделители делать пока вы мне хрома не накопаете.

— Уже бегу лично с лопатой на плече руду тебе копать! Ты что думаешь, этот хром там просто кучками закопан? За лето новая экспедиция профессора Мирчинка все же месторождение оконтурила, наметила, где карьер копать, уже и рыть его начали… потихоньку. И небольшую шахту уже вырыли, так что руду тоже понемногу уже копают. Но ее потом на девяносто верст в грабарках лошадьми везут к железной дороге! Надо туда железку прокладывать, по сути целый город выстроить придется — а ничего нет. Стали на рельсы нет, угля для кирпичных печей нет…

— А что Глеб Максимилианович говорит? В смысле, чего там на самом-то деле нет, без чего не обойтись?

— Есть в Госплане один товарищ, он подсчитал чего у нас нет. Двенадцати тысяч тонн стали — это только на дорогу… тебе список дать?

— Не нужен мне список, мне хром нужен. Чтобы делать нержавейку чтобы делать из нее газоразделители чтобы делать больше чугуна чтобы из него делать нержавейку… Да уж, чего у нас в СССР только нет: чего не хватишься, того и нет!

— Да не горюй, справимся потихоньку.

— Ага, справимся. А там еще и Голощекин палки в колеса совать будет: он нашим из университета неукраденный мой Хадсон не простит до гроба.

— Значит, уже простил.

— Что?

— Помер Голощекин. Ты кое в чем права была… на вечеринке мужеложской и помер: какая-то сволочь им вместо кокаина героин подсунула.

— Нашли сволочь?

— Ну да, просто пошли в магазин, где они марафет всегда покупали, продавца арестовали… Ты бы, прежде чем вопросы задавать, думала бы сначала иногда. Но не суть: сейчас там секретарем человека поставили, как ты говоришь, вменяемого, он на карьере большую помощь нам оказывает. Так что обещать не стану, но надеюсь, что хром до Нового года ты оттуда получишь.

Когда девушка ушла по своим делам, Лаврентий Павлович нехорошо усмехнулся — вспомнив последний разговор со Сталиным.

Разговор тот состоялся, когда Вера занималась «торговлей» в Стокгольме — и в основном этой самой «торговли» и касался:

— Тут мне сигнал поступил, что наша Вера в Стокгольме даже не зашла в постпредство, у каких-то шведов дома поселилась.

— У Марты и Карла, она с ними нам миллионы бешеные зарабатывает. Все поставки шин и порошка, который воду впитывает, через них двоих идут. Ну, почти все — если про шины говорить.

— И возникает вопрос: а не слишком ли она дешево продукцию нашу туда отправляет? Эти же Густаффсоны за год такими богатеями стали…

— Я с Верой об этом говорил, по ее мнению она очень дорого продукцию продает. Там прибыли, причем в валюте, за двести процентов! А без этих Густаффсонов, говорит, прибыли могли бы быть в процентах больше трех сотен…

— Вот именно!

— Но это в процентах, а в объемах мы хорошо бы десять процентов продать смогли бы. То есть наш доход был бы раз в семь меньше. И это только в Швеции, а Марта сейчас с Бельгии гребет в наш, между прочим, карман вдвое больше, чем дома, а уж во Франции…

— Понятно. То есть не совсем, ну да ладно. А ты все же точно уверен, что она не шпионка какая? Сам же говорил, что и по секретной части она слишком многое знает…

— Она просто очень быстро фантазирует, и считает хорошо: та же пропускная система… мы посчитали, что вероятность того, что шпион на завод просочится, настолько к нулю близка… а придумала она ее чтобы свой полиэтилен хоть куда-то пристроить и какие-то деньги для университета получить. А про шпионку можно вообще забыть: придумывать-то она горазда, а сама свои придумки… Она уже больше года даже не замечает, что я с ней в одном доме живу!

— Это как?

— Это так: в доме два подъезда, и в одном ее квартиры… то есть ее и Доры Васильевны. А второй подъезд мне отдали — и она даже не в курсе, что отдали его мне! Я с ней как-то вечером из университета домой пошел пешком, а она мне так недовольно: не надо меня провожать, я и сама дойду!

— А ты что?

— Что-что… в обход домой пошел.

— Значит, не шпионка…

— Девочка она, глупенькая еще… хотя и умная чрезвычайно, тут не поспоришь. А к чему этот разговор?

— Ты мне ее слова насчет Голощекина передал и записку пояснительную… мы проверили. В общем, в крайкоме на самом деле подготовили документы о преобразовании автономии в союзную республику. С правом выхода из Союза…

— Вот это поворот!

— Ладно, мы-то с этим разберемся, а вот