садился за стол переговоров. Мурену никто не считал ровней себе и никто не любил. Даже немногочисленные любовники, с кем он делил иногда постель, находили его забавной игрушкой с ртутными шариками внутри — красиво и необычно, но стоить неосторожно уронить, как вытекшая ртуть отравит хозяина. Потому старались после недолгих встреч незаметно исчезнуть из его жизни. Мурена видел такие игрушки с послушной ртутью в передвижных лавках, они были похожи на полупрозрачные гематитовые шары с жидким волшебством, кто-то давным-давно придумал смешивать ртуть с магическими, полученными искусственно элементами, чтобы она становилась похожа то на звездное небо, то на морские глубины, то на облака. Завораживало это зрелище, но любая трещина могла стоить обладателю чудесного шара львиной части здоровья.

Мурена привык идти в одиночку по своему пути, и тот был слишком узок, чтобы пригласить в спутники кого-то ещё.

Придумывать ерунду он с детства умел, рифмовать ее он научился меньше чем за пару дней. Пришлось быстро приспособиться, ведь когда Его Величество, проходя с охраной по городу, заметил его, жить ему оставалось возможно пару часов — от колотой раны в боку не спасала даже нечеловеческая живучесть. Король, направляющийся в церковь, был в подходящем расположении духа, потому приказал подобрать оборванца и приставить к нему лекаря, а уже во дворце Мурена понял, что судьба даёт ему ещё один шанс, возможно, последний, и он вцепился в него зубами и ногтями, узнав, что любимый шут его, карлик-уродец, попал под телегу, и тот теперь грустен и задумчив, как никогда.

— Не печальтесь, Ваша Сладость,

Не сдвигайте хмуро брови.

Если выпить браги малость,

То пройдут любые хвори.

Мурена, явившись в тронный зал, юркнув между опешившими стражниками, перекатился через голову и протянул сидящему на возвышении Его Величеству кубок с не разлившимся при этом вином. В шуты его взяли тем же днём.

Мурена чаще всего прикидывался взбалмошным идиотом, напрашивающимся на неприятности, страшилищем с раздвоенным языком и светящимися в темноте зрачками, безобидной смешной тварью и ручной зверушкой Его Величества, дрожащей при виде столового ножа. Мало кто знал, — может, и никто, — что эти самые столовые ножи он метал не хуже сбалансированных кинжалов и умел взбираться по почти вертикальным поверхностям на поражающую воображение высоту без верёвок и «кошек». Да и многими умениями он обладал не потому, что был рождён в Некроземлях, а потому, что много где бывал и много чему научился. Даже роды у коровы принять мог при надобности и сварить суп из того, что росло под ногами. На службе у Короля он привык к хорошей еде, чистым простыням и относительной свободе, это, после долгих лет одиночества, ночлежек со сбродом, голода и побоев, было заслуженным раем. Поэтому отказать Королю в его просьбе-приказе проследить за ушлым герцогом он не мог. И находился теперь в задумчивости, осознавая, что герцог внезапно рехнулся окончательно, предложив обдурить Его Величество. Конечно, он знал, что Король уже стар — умрет ли тот сам, отравят ли его, но вместе с ним отправят на тот свет и всех приближённых, включая беднягу шута. Никто из тех, кто займёт трон, в здравом уме не оставит в живых тех, кто был близок к предыдущему правителю. Это распространённая практика, что уж там… Король был обидно стар, а Мурена прекрасно молод и хотел иметь обходной путь на случай любой подобной неприятности. Хотя бы кусок своей земли подальше от Гредагона или небольшое состояние, позволившее начать новую жизнь, которых у него, как у кошки, было все девять. Но большую часть он уже истратил, и эта, скорее всего, грозила стать заключительной.

Мурена, поднявшись в свою башню, захлопнул за собой дверь, бросил длиннохвостую шапку-колпак в угол — звякнули бубенцы — и рухнул на кровать, закидывая затем руки за голову. Почти сразу же пальцы защекотало.

— Кори, я же говорил, чтобы ты не забиралась в постель, я могу тебя не заметить, — он нащупал над головой увесистое гладкое тельце красноглазой белой крысы и пересадил её на грудь, приглаживая длинный голый хвост. Крыса, обнюхав рубашку, залезла под воротник, поднырнула под спутанную прядь волос и деловито побежала дальше, явно намереваясь переместиться на стол с яблочным огрызком.

— Я совсем забыл про твой ужин, — произнёс Мурена, садясь с неохотой. — Сейчас спущусь в кухню, найду тебе в кладовке кукурузу.

Перехватив волосы шнурком, он встал. Нужно было подумать, что делать с герцогом и как выгадать пользу от его предложения для себя, но с юга наплывала дождевая туча и хотелось спать. Однако Кори не стала бы ждать до утра, отважившись куснуть его за пятку ночью, потому ему приходилось сейчас тащиться вниз. Отказать себе в удовольствии пройти мимо покоев Лойда он не смог и порадовался этому, поскольку зрелище перед ним явилось заслуживающее внимания.

Леон никогда не спал с женщинами. Даже не трогал их, поэтому прижавшиеся к его спине мягкие упругие холмы были для него так же чужеродны и удивительны, как если бы его обвили тентаклями инопланетные организмы.

— Это подарок для меня — что ты наконец разделся?

Маленькая ручка нащупала между ног онемевший от ужаса член, и Леон сел, вместе с этим быстро отодвигаясь. Лежащая рядом девушка поразила его сразу двумя вещами: во-первых, на ней был забавный чепчик, как у младенца, и глухая, затянутая под горло, белая ночная рубашка, какие прежде Леон видел только в фильмах на леди из домов престарелых; во-вторых, она была далека даже от понятия «симпатичная» — чересчур пухлые губы и щеки, курносость, толстая шея и покатые плечи. Зато под тканью рубахи проступали груди размера эдак пятого, предполагая наличие не менее пышного зада, и Леон подумал, что герцог в постели предпочитал явно не таких худышек, как его будущая жена. Только вот самому Леону от этого проблем прибавилось.

— Прости, я… — он поморщился, изображая замешательство, и девушка капризно надула губы:

— А я не верила, когда мне сказали, что ты головой так сильно приложился! Думала, горбатого лепишь.

Леон, услышав понятие из блатного жаргона, переспросил, кого именно он лепит.

— Придуряешься, — пояснила девушка. — Так что, теперь совсем никак?

Леон, у которого не встало бы на эти телеса в горе рюшей ни при каких обстоятельствах, сказал:

— Никак. И лучше вообще забудь