Он объясняет реальные причины развязывания войны в Украине. И дело, по словам Тризмана, не в кровожадности россиян, а как раз наоборот. Войну начали потому, что россияне становились всё менее консервативными и более либеральными. Путин больше не мог контролировать процесс социальной модернизации, при котором либеральные и демократические ценности распространялись в обществе. Например, до войны в Украине позитивное отношение российской публики к США и к Европе росло семь лет подряд, и такая социальная модернизация несла прямые риски для режима Владимира Путина. Часто предпосылками массовых протестов становится экономический кризис, а протесты, как мы уже сказали, могут привести к смене режима. Именно на такой логике строится санкционная политика. Однако логика эта неверная, потому что, если взглянуть на статистический анализ, мы обнаружим, что на самом деле нет сильной взаимосвязи между экономическим кризисом и дестабилизацией диктатуры. Подобная связь, по мнению Геддес, зависит от умения диктатуры найти политически верный ход и эффективно распределить груз от санкций. То есть, диктаторский режим распределяет тяжесть санкций так, чтобы те  затрагивали по большей части акторов, не особо представляющих риска для режима. Так, например, во время продовольственного кризиса в Венесуэле при диктатуре Чавеса-Мадуро правительство было вынуждено закрывать субсидируемые продуктовые магазины, которые изначально появились, чтобы поддержать сторонников режима, но закрывали их не везде. Например, в столице, Каракасе, которая имела взрывной политический потенциал, магазины не трогали. То же самое происходит в России в другом совсем масштабе, где о комфорте москвичей реально заботятся, ведь у них и протестный потенциал выше, и протесты в столице опаснее для режима. Поэтому ещё силовикам там стабильно повышают зарплаты, раздают всевозможные социальные бонусы. Санкции уже многие признали неработающими, но есть и другая возможная причина будущей дестабилизации режима, военное поражение. Поражение может стать катализатором и ослабления режима, и реформирования страны. Как мы знаем из собственной истории, поражение в Крымской войне привело к либеральным реформам, поражение в русско-японской войне спровоцировало ограничение императорской власти, советско-афганская война поспособствовала реформаторскому движению Михаила Горбачёва. Но, к сожалению, исследования не настолько радужные. Согласно работе Киотца и Гёманц, примерно половина авторитарных лидеров после поражений сохраняли власть. Как отмечает Владимир Гельман, военные поражения, как и протесты, провоцируют реформы только при определённых условиях и готовности к реформам хотя бы части элит, и чем больше идёт война, тем меньше шансов на перемены. Чаще всего к демократизации ведёт последний вариант смены режима, когда та осуществляется усилиями элит. По сути, во всех перечисленных выше вариантах элиты играют не последнюю роль. В политологии есть субдисциплина, называется транзитология. Наука эта посвящена переходу авторитарных режимах к демократическим. Так вот, в рамках этой теории в процессе демократизации выделяются четыре участника процесса. Двое из них – представители режима: ястребы, которые не хотят идти на уступки, и голуби, которые готовы к компромиссу. Ещё двое – представители оппозиции: умеренные, которые могут идти на компромиссы, и радикалы, которые хотят полного устранения режима. Идеальным способом перехода от автократии к демократии, самым мирным и самым устойчивым транзитологи считают переход путём пакта, в результате которого все конфликтующие стороны принимают новый политический строй. Худший вариант – революция, которая оставляет недовольных на обочине и тем самым создаёт предпосылки для нестабильности и реваншистских настроений. Шансы успешного пакта тем выше, чем больше голубей со стороны власти и умеренных со стороны оппозиции среди тех, кто над этим пактом работает. Как пишет Голосов, факт состоит в том, что переход к демократии всегда происходит с согласия, а иногда по настоянию каких-то фракций правящего класса, когда они начинают понимать, что для них это наиболее щадящий выход из ситуации, из чего следует: если последствия демократизации для представителей власти не будут выгодными, то переходу они будут всячески сопротивляться. В таком случае всё может произойти как во время Арабской весны, где диктатора свергли, но режим остался прежним, так представителям режима было выгодно отдать в жертву диктатора, но оставить режим авторитарным, потому что тот позволяет им оставаться в безопасности и при ресурсе. Ошибкой российской оппозиции сегодня Голосов называет полную идентификацию целей оппозиции с целью военного поражения российского режима. По его мнению, главной целью оппозиции должна быть борьба за власть, а не достижение каких-либо внешнеполитических ориентиров, ведь в противном случае российская оппозиция загоняет себя в ловушку неправильного восприятия. Если к власти оппозиция может прийти только при военной победе иностранного государства, то такая оппозиция, скорее, воспринимается и похожа на оккупационную администрацию, шансы на принятие среди граждан у неё будут невелики. Это я цитирую и пересказываю Голосова, мне кажется, он тут, скорее,  говорит о представителях оппозиции, в число которых я сам не вхожу. Но продолжим. Из недавних примеров Голосов приводит судьбу левых сил в Иране. Изначально они  приветствовали исламскую революцию, однако в итоге оказались жертвами установившегося режима аятолл. Самая сильная фракция левых, Моджахедин-э халк, перебралась в соседнюю страну, с которой на тот момент шла война, в Ирак. Группировка попала под покровительство Саддама Хусейна и совершала вооружённые вылазки в Иран, что привело левое движение к полной дискредитации в глазах иранцев. И сейчас на позиции Ирана левые не заметны. Такой образ политической платформы имеет для иранцев мало шансов резонировать с потенциальными избирателями, которые находятся вне её медийного пузыря, но поддержка которых необходима. Мария Снеговая напоминает, что многие россияне могут не любить Кремль и коррупцию, но поддерживать войну. Исследования демонстрируют, что поддержка войны связывается с любовью к России, ассоциируется с патриотизмом, и это довольно важная вещь, с которой придётся считаться. В будущем должен появиться альтернативный пример патриотизма, при котором войну можно осуждать, но при этом свою страну любить и не испытывать внутреннего конфликта. Какие конкретные действия исходя из сказанного ранее стоит выполнить оппозиции? Во-первых, нужно наладить связь между представителями оппозиции и правящего класса. В прошлом году Леонид Волков оказался в центре скандала, когда подписал письмо с просьбой о снятии санкций с российского бизнесмена Фридмана. Голосов же, рассуждая об этой ситуации, говорит, что само действие не являлось ошибочным, это правильная попытка взаимодействия с игроками, которые потенциально могут влиять на власть. Я тоже так считаю. Но не лучшим, по мнению Голосова, был способ аргументировать это действие. Аргументация последовала как ответ на негативную реакцию аудитории, и реакция эта носила типичный активистский характер, а цели активистов и политиков часто расходятся, ведь задача активистов – свергнуть власть, задача политика – сформировать новую власть. Понятно, что активисты не любят теневые контакты, всякие компромиссы, расценивая это как предательство. При