— Так вот, — сказала она. — Я бы ни за кого из них не вышла. Среди них нет ни одного идеального мужчины. Разве что… Портной немного ближе других к идеалу.

— Портной? — переспросила я. — Ничего подобного, Гретта! Он и в самом деле идеален. Для тебя.

Гретта пронзила меня острым взглядом, а потом перевела его на суетливо бурлящую деревню.

— Когда найдется мужчина, который позволит мне превзойти его в совершенствах, — вот тогда я и выйду замуж, — сказала она. — А Портной не похож на человека, который позволит собой командовать. Зато для тебя он что надо.

— Нет, Гретта, нет. Я никогда не смогу полюбить его. К тому же всем известно, что твои стежки — единственные, вид которых мог бы доставить Портному удовольствие.

— Но он их никогда не видел! Он так горюет по покойной жене, что ничего вокруг не замечает. Нет, я решила, Кетура. Я никогда не выйду замуж. Ты выйдешь за Портного, а я останусь старой девой и лучшей в деревне швеей, сохраню фигуру и сердце в неприкосновенности, состарюсь и никогда не стану сетовать на негодных детей.

— А еще есть Регент, — сказала Беатрис.

— Регент? Для Кетуры? — воскликнула Гретта. — Но я думала, тебе нравится… — Она замолчала, затем, значительно глядя на Беатрис, продолжила: — Ах да, Регент — самый подходящий жених.

— Он умный, — сказала Беатрис.

— Но унылый, — ответила Гретта.

— Мы могли бы развеселить его, — храбро предложила Беатрис. — И он набожный.

На что Гретта ответила:

— А как же его ноздри?

— Ну… а пусть Кетура в них не заглядывает.

— Но это же невозможно!

— Ш-ш, Гретта, — улыбнувшись, шикнула Беатрис. — Регент мужчина весьма видный. А если уж кто-то не может не заглядывать ему в ноздри, так он, по крайней мере, содержит их в чистоте. У него каждый день свежий носовой платок, я заметила.

— Вы знаете, я вообще-то подумывала о Бене Маршалле, — медленно проговорила я.

— Бен Маршалл недостаточно красив для тебя, Кетура, — сказала Гретта.

— Да ты то же самое говоришь обо всех парнях, — вздохнула Беатрис. — Бен, конечно, красивый малый, Кетура, и деньги у него водятся. Но ведь у них традиция — жениться на Лучшей Стряпухе.

Гретта наклонилась над столом, опершись на него локтями.

— Он никогда не будет любить жену так же горячо, как свои тыквы и кабачки, — проворчала она.

Беатрис сказала подбадривающим тоном:

— Он человек бережливый, я так думаю.

— Ага, еще один минус, — съехидничала Гретта и, стукнув ладонями по столу, выпрямилась.

Беатрис нахмурилась, но тут же ее лицо разгладилось, на нем появилось всепрощающее выражение. Беатрис прощала Гретту по многу раз на день.

— Падма хочет выйти за него, — добавила Гретта. — Она подходит ему гораздо больше. Эта стерва превратит его в жизнь в пытку!

Падма Смит была, пожалуй, лучшей поварихой в деревне. Она каждый день ела яйца, доказательством чему служила ее объемистая талия. Она два года подряд выиграла звание Лучшей Стряпухи, но Бен Маршалл пока еще не сделал ей предложение. Тем не менее Падма умела печь такой хлеб, что голодный разрыдался бы от вожделения, и готовить такое жаркое, что даже сытый взмолился бы о добавке. Бабушка говорила, что хотя фигурой Падма напоминает заборный столб, человеку, попробовавшему ее пирог, она начинает казаться красавицей.

Бабушка говорила еще, что Беатрис хорошенькая, хоть и не красавица. Зато стоит ей запеть, и мужчины забывают, что она не красавица. Демонстрируй свой талант, твердила мне Бабушка, и муж будет продолжать любить тебя и тогда, когда красота поблекнет.

Правда, когда очередь демонстрировать талант доходила до меня, мне нечего было демонстрировать. Я умею испечь пирог, умею рассказывать истории, но этим мужа не добудешь, печально констатировала Бабушка. Со временем, надеялась она, я смогу стать приличной повитухой, но в поисках спутника жизни мне придется рассчитывать только на свою красоту.

По моему разумению, вся моя красота не принесла мне добра, лишь горе. Гретта с Беатрисой рассказывали, что другие деревенские девушки обвиняли меня в том, что я отбиваю у них парней. Что за чепуха! Мне их парни были совсем не интересны, а когда они заговаривали со мной или увивались вокруг, я в основном отмалчивалась. Оказывается, я могу быть совсем-совсем неслышной. К тому же какая польза от красоты бедной крестьянской девушке, живущей в скромном беленом домике с крестьянином-мужем и маленьким крестьянином-ребенком?

Я вздохнула.

— Любовь, что сильнее смерти… — пробормотала я и лишь тогда поняла, что не знаю, что это такое.

— Ладно, во всяком случае, одно мы можем утверждать с точностью: начинается охота на мужчин! — сказала Гретта.

Как же хорошо было довериться подругам, хотя я и не открыла им всего. Мне не хватило мужества передать им слова лорда Смерти о чуме.

— Я не отдам тебя Смерти, — заявила Гретта с величайшим спокойствием, под которым, однако, угадывался клокочущий гнев.

Я положила одну свою ладонь ей на щеку, а в другую взяла кисть Беатрис:

— Сколько людей умирает под этим же самым небом, не в силах взять над ним верх хотя бы на один день…

— Я тоже буду с ним бороться! — со слезами воскликнула Беатрис — та самая Беатрис, что не травила тараканов, а выпроваживала их из дома со всей возможной любезностью. Обычные веселость и задор покинули ее. Я сжала руку подруги.

— Беатрис, — покачала я головой, — это не человек, с которым можно побороться. Перед этим властелином остается только склониться.

— Нет, — заупрямилась она. — Я его ненавижу!

— Ладно, ладно, — тихо сказала я. Поцеловала ее в макушку. Почему мне так больно, когда она говорит такое? — Это случится не сегодня. Иди домой и отдыхай.

Когда я повернулась, чтобы поцеловать Гретту, та отстранилась.

— Если из наших планов ничего не выйдет, ты должна вступить с ним в борьбу, Кетура, — сказала она. — Я навечно разозлюсь на тебя, если ты этого не сделаешь.

Глава третья,

в которой я решаю попросить помощи у Сестрицы Лили

Я проспала всю ночь напролет, а наутро проснулась с судорожным вдохом, потому что в подземелье своего сна опять оказалась рядом со Смертью. Выглянув в окно, я увидела рассвет — серую птицу с алым клювом.

Дни, проведенные в лесу, не поблекли в моей памяти. Я помнила неприветливость деревьев, горький вкус листвы и черную землю, не давшую мне ни капли воды. И одно слово, постоянно крутящееся в моей голове. Чума. Чума.

Из нашего окна был виден лес — темный, грозный и, казалось, бесконечный. Зато с другой стороны располагалась наша деревня, близкая и безопасная.