переживают все живые существа, бдительный и всё более чувствительный монах будет испытывать сострадание к любым существам, которые ходят, ползают или плавают. Он поймёт, что они тоже потеряны, что они тоже страдают от разума, осквернённого слепыми страстями и эмоциями, и что они даже больше, чем большинство людей, живут в состоянии постоянного страха и тревоги. У таких монахов нет желания причинять вред кому-либо или чему-либо. Их старые привычные защитные реакции на угрозы рассеиваются вместе с победой над страхом, а их сердца радикально смиряются. Это переживается как разрушение психической негативности. А при общении с людьми такие монахи также теряют склонность к обидам, которым они могли быть подвержены в более ранние периоды своей жизни. И с этим они теряют всякую склонность к насилию или желанию зла кому-либо, открыто или тайно.

Те, кто понимает природу и цель такой тренировки, также понимают, что стремление к физическому комфорту может привести к эффектам, противоположным тем, о которых говорилось выше. Ведь такое стремление неизбежно влечёт за собой страх потерять приобретенное. При этом страхе человек становится ершистым и эгоцентричным. С эгоцентричным сердцем человек становится подозрительным по отношению к другим, думает о них плохо, даже испытывает сильный гнев и обиду, что приводит к словесному или физическому насилию. Но путь отшельника заключается в том, чтобы разрушить крепость вокруг эго и фундамент, на котором строятся такие нездоровые умственные конструкции.

***

Когда Бханте Ньянадипа был ещё жив, он называл себя “Vanaratana Ānanda Thera”, старцем, наслаждающимся драгоценностью леса. Он посвятил себя тому, чтобы жить лесной жизнью в полной мере. Он был строг к себе; по мнению некоторых, он был, возможно, даже слишком упрям в своей решимости. Но такова была дисциплина, которую он выбрал, и его не волновало, приятна или неприятна она другим. В ранней жизни он столкнулся с неудовлетворённостью и несчастьем. Эта неудовлетворённость преследовала его даже в начале его монашеской жизни. В течение этого времени он иногда был одиноким, его тяготило сожаление о том, что он не может достичь глубокого состояния самадхи. Но его это не остановило. Он продолжал всё глубже копаться в помехах и загрязнениях своего ума, в своём гневе и страхе. Он продолжал идти по одинокому и тернистому пути, несмотря на физические трудности и перенесённые болезни, такие как малярия. И несмотря на то, что он много раз был очень близок к смерти, он упорно, год за годом, приближаясь к старости и вступая в неё, безразлично относился к похвале или порицанию других. Во всём этом он всегда шёл прямым путём, никогда не оставляя своей решимости. Он был поистине выдающимся человеком.

III

Dipa

Новый свет

Дитя войны, Франция

Вторая мировая война была глубоко личной для Бханте Ньянадипы. Юджин Жён, отец Бханте, был участником французского движения сопротивления в составе группы под названием “Combat”. После вторжения он был взят в плен и отправлен в Германию. Но он продолжал быть борцом за свободу Франции. Вернувшись из заключения в качестве французского солдата в начале войны, он завершил своё медицинское образование в 1942. После этого он сразу же присоединился к французскому сопротивлению как молодой врач в Лионе, сначала в “Comité Interfaculté de Résistance”, а затем в “Armée secrete”. В июне 1943 года он присоединился к сети “Service Pericles”, которая создала школы Маки (Maquis-Ecoles), и принял участие в организации и руководстве деятельностью центра этой сети в Лионе. Будучи молодым врачом в больнице “Отель-Дьё” в центре Лиона, он руководил связью и перемещением людей между Лионом, Маки-Эколь в Альпах и горами Юра. Таким же образом Юджин помогал евреям укрываться в разных местах.

Он женился на француженке Рене Дюльеж, и в 1943 году у них родился первый ребёнок, Бернар. И пока Рене была беременна вторым ребёнком, начальник гестапо в Лионе, печально известный “Лионский мясник”, Клаус Барби, лично арестовал Юджина в его доме 20 апреля 1944 года.

Сначала он содержался в печально известной тюрьме Монлюк, где многие бойцы французского сопротивления были заточены и подвергнуты пыткам Барби и его приспешниками. Никто не может точно сказать, пытали ли немцы Юджина, но было известно, что пытали других членов сети Перикла. За несколько недель до освобождения Лиона Юджин был перевезён в Компьень, а оттуда — в Нойенгамме с третьим эшелоном пленных 28 июля. Тем временем Рене осталась в Лионе и 12 ноября 1944 года родила их второго ребёнка, назвав его Денизом. Вскоре после этого он был крещён в католической церкви. Спустя годы его стали называть Ñāṇadīpa, “светоч знания”.

Все трое жили в квартире на первом этаже в Лионе, между старым вокзалом Бротто и парком Тет д’Ор, где, как вспоминает Бернар, они часто посещали маленький простенький зоопарк и смотрели “Гиньоль” (знаменитый французский кукольный театр).

Оставшись одна с двумя мальчиками, Рене продолжала изучать английский и итальянский языки в университете, одновременно работая на полставки школьным учителем. Нуждаясь в помощи, она вынуждена была иногда просить родственников позаботиться о мальчиках. Поэтому Бернар и Дениз проводили некоторые недели у своей тёти в Ницце. Бернар помнит эти дни:

«Я отлично помню, как мы с тётей стояли на каменистом пляже в Заливе Ангелов в Ницце — недалеко от знаменитого отеля Негреско. Несколько выходных мы провели в семье моего дяди. Мой дядя был старшим братом моего отца; он также был врачом, а позже профессором педиатрии. Я также помню, что мы останавливались на несколько недель у друзей нашей матери в маленьком городке в горном плато Овернь в центре Франции, и очень часто по выходным у её кузенов в Клермон-Ферране, столице Оверни. Мы пили козье молоко и ели так много вишни, что у нас начались проблемы с желудком. Мы также часто проводили выходные у друзей моей матери в районе Божоле к северу от Лиона. Когда нашей матери приходилось учиться в Англии, мы также провели по меньшей мере месяц в детском доме в Швейцарии, где научились немного говорить по-немецки. В те ранние годы члены семьи и друзья наших родителей были очень близки друг другу».

Но отец мальчиков, Юджин, остался в Нойенгамме, так и не увидев своего новорожденного ребёнка. Зимой 1944/45 года, будучи врачом-заключенным в одном из лазаретов (в Ревьере II), Юджин работал с