По утрам на улице сейчас уже довольно прохладно, и я плотнее кутаюсь в пальто, чувствуя, как ветер пробирает до костей. Иду в соседний двор и прячусь в закрытой беседке подальше от посторонних глаз. С самого детства не могу реветь на людях. Никто не должен видеть моих слез. Никто.

Держусь из последних сил, не обращая внимания на жгучую боль в груди. И лишь когда деревянные стенки беседки надежно укрывают меня от всего мира, даю волю слезам.

Реву долго, получая от этого мазохистское удовольствие. Стараясь при этом не рефлексировать. Все эти вопросы без ответов уже оскомину набили. За что она так со мной? Почему мать меня совсем не любит, ведь я тоже ее ребёнок? Я ведь не виновата в том, что мой отец оказался козлом и причинил ей слишком много страданий. И в том, что я похожа на него и внешне, и по характеру. За что она меня так ненавидит?

Нет, конечно, мама не всегда ведёт себя подобным образом. Иногда она бывает доброй, милой и ласковой. В основном, пока я делаю все, что она говорит. Пока не перечу, предугадываю ее желания и стараюсь угодить – у нас все хорошо. Она даже иногда обнимает меня и говорит, что любит. В такие моменты я ей все прощаю. Все обиды забываю. И тоже всем сердцем ее люблю. Но стоит мне перестать быть удобной… Начинается ад.

Я уже и со счета сбилась, сколько раз меня выгоняли из дому. Но каждый раз больно так, будто это случилось впервые.

Когда слезы наконец высыхают, меня начинает колотить от холода. Ветра в беседке нет, но и солнышко не пробивается сквозь деревянную крышу, а на улице по ощущениям градусов десять, не больше. И пальцы ног в ботильонах начинают коченеть.

Поскорее бы уже одиннадцать. Надеюсь, Даниил не кинет меня.

К счастью, после душа я сразу надела наручные часы вместе с сережками и хотя бы ориентируюсь во времени.

Когда стрелки показывают без четверти одиннадцать, заставляю себя отлепить пятую точку от лавочки беседки, к которой она уже практически примерзла, и с неохотой плетусь к своему подъезду.

Вот будет весело, если он не приедет – крутится в голове.

Но к чести Даниила, его «БМВ» уже на месте. Выходит, даже раньше примчал. Обожаю пунктуальных людей. И даже машину помыл, умница какой, теперь она хотя бы не напоминает жертву взрыва грязевых ванн.

Я подхожу к автомобилю. Не дожидаясь приглашения, дергаю дверную ручку на себя и занимаю пассажирское сидение рядом с водителем.

– Привет, Ляля, – одаривает он меня своей обворожительной улыбкой.

Я млею. То ли от неё, то ли от блаженного тепла в салоне, что мгновенно окутывает меня с ног до головы.

– Привет, Даниил, – мурлычу в ответ, разглядывая его из-под приопущенных ресниц.

На нем снова те бесформенные штаны и такая же куртка из грубой брезентовой ткани. Из-под которой выглядывает уже знакомый мне свитер. Но сейчас меня это почему-то уже не беспокоит, как раньше. Ну нравится ему так ходить – ради бога. Какая мне разница? Разве что не очень хочется, чтобы нас вместе увидел кто-нибудь из моих знакомых… Но в конце концов, даже если такое и произойдет, не так уж и страшно. Я всегда могу наврать, что это мой родственник из деревни, как вчера Ирке. Кому какое дело?

Даниил поворачивается, берет что-то с заднего сидения и протягивает мне.

– Кажется, ты вчера кое-что забыла.

Когда я признаю в его руках свою сумочку, сердце заходится в радостной чечетке.

– Ох, спасибо тебе большое! Я, если честно, извелась вся вчера, когда поняла, что сумку у тебя посеяла. И даже позвонить не могла – телефон тоже остался в ней.

– Я так и понял. Он трезвонил вчера весь вечер.

– Надо было отключить звук.

– Я подумал, что не очень красиво будет лазить в твоей сумке. И не стал ее открывать.

– Эм… Понятно.

Смотрю на своего нового знакомого с изумлением. Он сейчас серьезно?

Даниил улыбается и, больше не произнося ни слова, трогается с места.

Я торопливо расстегиваю замок на сумке, нахожу в ней свой драгоценный телефон и, разочарованно вздыхая, бросаю его обратно. Ну конечно – он разрядился. И теперь черт знает где искать зарядку.

– У тебя случайно нет зарядки на айфон? – без особой надежды спрашиваю я.