белые одежды, многие отметили, но, к своему же счастью, смолчали, что после смерти князь и в этой одежде помрачнел, как будто все хорошее из него исчезло. Правда, дело было скорее в отсутствии головы, но она ему и при жизни особо не нужна была.

Тело покойника положили на напоминающую внешне привычную нам лодку. Закрыли плотным покрывалом, к ногам поставили горшок с едой, а рядом с телом сложили дары, такие, как украшения, оружие. Ладью поставили носом на закат, это было обязательная традиция.

— Кто пойдет на кряду вместе с ним? — спросил Ярополк княгиню, подойдя к ней перед церемонией, при этом сделал акцент на последнем слове.

— Полупьяная рабыня, — равнодушно ответила княгиня, даже чересчур безразлично, что и Ярополк удивился такой бесчувственности.

— Без толп преданных князю дружинников в этот раз?

— Я настойчиво отговорила их, — немного приврала она.

— Отговорила? К вашему отцу бросались, несмотря ни на что.

— Между ними слишком большая разница. Мой отец был настоящим войнам и правителем, а этот, — княгиня кивнула в сторону будущего костра, — даже не сумел держать в узде дочь. Я думала в начале, отправить неудачливых охотников, но и так достаточно одного висельника.

— Где Лана? Вы с ней говорили?

Княгиня утвердительно кивает, и Ярополк поспешил ретироваться, пока приглашенные князья, а особенно десница, не заметили их.

С каждой минутой (если не секундой) людей становилось больше. В основном это были князья и люди из дружины, они стояли ближе всех к костру. Но чем дальше, тем больше было слуг, крестьян. Эти хотели подобраться, как можно ближе, прикоснуться к своему правителю, что внушал столько надежд. Однако дружина их близко не подпускала. Вышел жрец, это был полностью седой, но крепкий мужчина. Как и у всех жрецов у него были длинные борода и волосы, покрытые белоснежной сединой. Для церемонии он разделся до пояса, в руках у него факел, жрец подходит к сложенным в определенном порядке бревнам, на них кладут домовину с князем. Жрец поджигает, огонь разгорается, под молитву жреца выводят рабыню в белых одеждах, она улыбается, как это делают пьяные люди. Ее поили алкоголем три дня, и сейчас, как удачно выразилась княгиня, полупьяная, но способная все еще самостоятельно держаться на ногах, хотя она уже не может здраво мыслить. Девушка идет ровной поступью худенькими ножками, белая легкая одежда только подчеркнула красоту и стройность девушки. Такую не стыдно выдать в качестве княжны, но она рабыня, отданная жадным костру и небу. Девушка весело и уверенно подбирается к смерти, к ней подходят дружинники, чтобы помочь забраться. Хотя они скорее на случай, если девушка испугается и заупрямится. Но нет. Она забирается без помощи, страх и боль пронизывают бледное личико, лишь когда пламя начинает заглатывать очередную жертву. Огонь вздымается к небу, значит, души достигли покоев Сварки. Обряд закончен, а первый день Тризны завершен.

***

О том, что старуха-ведунья умерла, мужчина узнал в тот же день. Люди побаиваются таких, как она, но уважают за их помощь обычным людям. Хоронили ведунью, как колдунью, перед смертью, поговаривали, передала силу правнучке, дотронувшись до нее наделенным силой пальцем. Старуха не мучилась, просто легла и попрощалась с правнучкой, которая одна и жила с ней, потом спокойно умерла. Отказалась от них семья, вот, и жили вдвоем. Старуха жила сразу одна (тогда моложе, конечно, была), а, как родные поняли, кто в семье родился, отослали девочку прабабке. Та обучила всему, что знала сама, так что умерла, не беспокоясь о том, что опыт пропал ее.

К ведунье люди относились настолько хорошо, как можно к ним относиться, давали ей что-нибудь за услуги, которые часто требовались людям. Приносили и мед, и мясо, и хлеб, а она в свою очередь их лечила, и живность лечила даже.

Тем не менее, хоронили ее со всеми мерами предосторожности: похоронили лицом вниз, череп пробили заговоренными гвоздями, а в рот положили камень, несмотря на протесты правнучки-ведуньи. Пожалуй, в ней говорил страх того, что ее похоронят также.

В тот же день, что умерла старуха, в деревне родилась девочка. Понеслись слухи, что судьба у нее будет плохой. Родители новорожденной девочки пребывали в расстроенных чувствах, некоторые местные полагали, что не проживет ребенок и недели.

Но ему уже плевать на все это: мужчина знает, как призвать птицу гамаюн. Все должно пройти, даже сможет найти жар-цвет, который так нравится гамаюн. Однако опаснее всего— это гнев птицы, кто знает, как она отреагирует на призыв какого-то там человека. А еще опаснее не рассказать ей то, чего она сама не знает. Пока об этом лучше не задумываться, а отправляться за цветком и зеркалом для призыва. По слухам, цветок этот растет в Северном, самом дремучем лесу, а находится он достаточно недалеко, однако очень уж он опасен. За годы обособленности там расплодилась куча всякой нечисти и дикого крупного зверья.

Нет, сам он туда не пойдет: глупо будет погибнуть в начале своего плана. Он найдет какого-то смельчака, тот и выполнит всю грязную работу, конечно, он получит деньги. Смельчак этот, правда, не узнает о истинной ценности найденного цветка.

***

Ярополк, не смотря на свои же слова, идет ночью в покои княгини. Он сразу быстро шагает, но, чем ближе, тем медленнее и осторожнее он идет. В невинной, благородной темноте ему никто не попадался, без преград он проходит в неохраняемую комнату.

Он слышит, как тяжело дышит его любимая женщина, он глядит на нее спящую, немного бледную, несмотря на глубокий сон, ее пронизывает сильная дрожь. Он легким движением дотрагивается до лба— он холодный. Смерть мужа, которого она хоть и не любила, но дорожила им, княгиня переживает хуже, чем думал Ярополк. Наверное, не стоило приходить сюда, лучше оставить ее одну, чтобы она сама переборола горе. Но Ярополк не может так поступить, он садится рядом, гладит ее волосы, греет холодные руки. Еле-еле дотрагивается, чтобы Милана не проснулась. Но на утро оба все равно будут выглядеть болезненно, словно уставшие навечно. При первых порывах победить ночь со стороны рассвета он все также незаметно уходит, перед этим получше укрыв княгиню. Мужчина спокойно шагает в сторону своих покоев, однако в этот раз он столкнулся с десницей. Тот не просто оглядывает подозрительно Ярополка, но ещё и останавливает фразой:

— Что же вам не спится в такую рань?

— Всем нам не спиться в такое тяжелое время, — аккуратно и элегантно парирует в ответ.

— Кроме княгини.

— Любой бы свалился от столь внезапного тяжелого несчастья.

— Что же вы уже наружу?