Вонь тут стояла невыносимая, и я с трудом удержался от рвотного позыва. Сьюзен провела меня через комнату. Клубы дыма висели в воздухе, как серые воздушные шары. Резкий запах дорогих духов смешивался с марихуаной, подгоревшим мясом и белыми розами. Громкие, неразборчивые голоса перекрывали музыку. Прохладные, направляющие персты Сьюзен легли мне на запястье.

И все же здесь были и парни в дорогих смокингах, и их спутницы с бриллиантовыми ожерельями — я заметил их, пока меня вели сквозь удушающий, пускающий голову кругом и разогретый на тепле множества тел чад. Группы из разных социальных страт стояли спина к спине; жемчуга и кольца на мизинцах весом в четыре карата соседствовали с носами, утыканными дешевым пирсингом. Мои инстинкты взяли верх, и я начал рисовать яростные сцены противостояния, хотя их и не было.

Женщина в шелковом платье поцеловала меня и сказала: «Антуан, как я рада снова тебя видеть — передай маме, как я ее люблю». Я заверил, что так и сделаю. В движущейся массе из добрых двух сотен человек примерно половину составляли отпрыски магнатов и где-то столько же — дети улиц.

— Где твои мать и отец? — спросил я между прочим тоном приходского священника.

— Уехали по делам в Египет. Или, может, уже перебрались на Ривьеру и отдыхают. — Она отступила на шаг и уставилась на меня, неприступного стоика. — Думаешь, они просто очередные безразличные ко мне эгоцентрики?

Да, именно так я и думал, но вслух ничего не сказал. Она легко прочла эти мысли и наградила меня снисходительной улыбкой.

— Нет, Натаниэль, ты не прав. Отец бывает жестковат, но в целом они с мамой — люди замечательные. В деловых поездках они путешествуют по всему миру. Бывают сезонные перерывы, когда мы даже не находимся с ними в одном полушарии. Таков их образ жизни. Я давным-давно привыкла. Пойдем, выпьем чего-нибудь.

Что ж, поиграть в профайлера не вышло. Я умолк. Когда мы шли за напитками, к нам бочком подошла женщина чуть старше Сьюзен, обняла ее за плечи, наклонилась и что-то прошептала на ухо.

— Натаниэль Фоллоуз, — произнесла моя спутница, — позволь представить тебе мою сестру Джордан.

Женщина сделала низкий, но все еще грациозный реверанс, из-за которого разрез на ее платье обнажил ногу почти до уровня поясницы. Потребовалось несколько секунд, чтобы уразуметь, что они со Сьюзен — родственницы, ибо во всем, что касалось внешности, между ними, казалось, лежала пропасть.

В то время как Сьюзен выглядела миниатюрной, Джордан Хартфорд была сложена как атлет, и росту в ней было все метр восемьдесят, как во мне самом. Ее буйная, окрашенная в калифорнийский блонд прическа ниспадала каскадом замысловатых кос. Отметив явные различия, я все же смог разглядеть схожесть — черты лица Джордан оказались почти копией сестринских, разве что более резко и тонко очерченные. Тщательно наложенный макияж подчеркивал их еще сильнее, делая ее похожей на статуэтку из хрусталя.

— Здравствуйте, Натаниэль, — сказала она.

— Приветствую, Джордан. — Я взял ее за руку — она протянула ее мне, рассчитывая, похоже, на поцелуй, и я не стал обманывать ее ожидания.

— Сьюзен сказала мне, что вы начинающий романист.

Я пожал плечами.

— Я отказался от большинства своих устремлений, как только увидел размер своего первого чека на роялти.

Услышав это, она захихикала. В отличие от смеха ее сестры, хихиканье Джордан действовало мне на нервы, как бормашина дантиста.

— Скажите сразу — вы рассчитываете стать новым Джеймсом Джойсом, литературным гением, или следующим Стивеном Кингом?

Я не хотел говорить об этом. Никто из тех писателей, кто ждет новых чеков по почте, никогда не захочет говорить об этом. Я покачался на каблуках.

— Некоторое время назад я решил, что хочу стать первым Натаниэлем Фоллоузом.

Джордан поджала губы:

— Хороший ответ. Честный.

На самом деле — просто бессмысленный. Людям нравится слышать этот стандартный ответ от авторов — он заставляет их чувствовать, будто бы они все еще являются меценатами искусства.

— Честный — это факт. Но если бы у меня был выбор, я бы согласился на большие деньги. К сожалению, в какой-то момент я обнаружил, что это — не моя стезя, увы.

Сьюзен мило улыбнулась, но в ее тоне прорезались стальные нотки:

— Ну как, он прошел твое испытание, Джордан, или нам выбросить его назад в океан? — Я почти видел, как ее собственная ярость карабкается по затылку, когда она смотрела на меня через плечо.

— Ради бога, сестра, я просто поздоровалась. Не будь такой нахалкой.

— Я совершенно определенно, — заявила Сьюзен с холодным нажимом, — не нахалка.

Ямочки на щеках Джордан вспыхнули, когда она улыбнулась; ее окружала та аура, которая присуща только чрезвычайно уверенным в себе людям и владельцам оружия. Мой брат точно так же лучился — даже после смерти, лежа в морге. Казалось, между сестрами проскочил электрический разряд, и волосы у меня на загривке встали дыбом. Натянутые отношения между родственниками — привычное дело у богатых. Для именинницы, которая в один прекрасный день унаследует миллионы долларов, Сьюзен выглядела не очень-то и счастливой.

— Наслаждайся вечеринкой, — сказала мне Джордан и взъерошила мои волосы вполне дружелюбным жестом. Я с трудом сглотнул. Она скрылась в толпе.

Сьюзен сунула мне в руку стакан и представила толпе людей, от которых исходил сладковатый запах марихуаны. Я залпом выпил, не распробовав, и она наполнила стакан по новой, взглядом явно призывая побыстрее покончить и с ним. Я так и сделал. За вторым последовал третий, и я наконец-то понял, что пью мартини. В четвертом мне подали вино, и я принялся медленно потягивать его.

Держа меня за локоток, Сьюзен двинулась в толпу, заставив меня поздороваться с неким Грегори Артемисом-третьим и с его невестой Хизер Энн Линсингтон-аж-из-Англии — оба пучеглазые, словно гуппи, оба живо интересовались моим мнением о реалиях распада Советского Союза. За ними последовали не менее запоминающиеся Тедди Б. Керрисон, Лиза-Барахолка, некто Сильвермаус, принц Примавера и его сестра принцесса Панегирик (эти двое, в отличие от Артемиса и Линсингтон, похоже, вообще не моргали) и простой, как четвертак, старина Джон, который умчался прочь, не пожав мне руки.

Всюду мне мерещились губы Линды.

Чья-то рука похлопала меня по плечу, и я резко обернулся. Зенит Брайт собственной персоной предстала передо мной. Она выступала в одноименной группе — за последние пару лет я посетил несколько их концертов, — и мне нравились ее медленные, грустные блюзовые песни. Она сказала, что будет выступать в клубе «Мост», попросила меня зайти как-нибудь на неделе; я