— А ты привез? — оживился Себастьян.

— Это не имеет значения. Я не собираюсь дарить тебе его, ведь ты больше не рисуешь.

Не очень умно, подумала Оливия, наблюдая, как задрожали губы Себастьяна и он еще ниже склонился над тарелкой. Ребенок пока только познает счастье обладания чем-то материальным и оттого радуется любому подарку, даже ненужному, и нельзя нанести обиду серьезней, чем отнять подаренное. Уж Оливия-то это знала как никто другой: сколько раз она проделывала это со своими сестрами, чтобы проучить, если те теряли чувство меры в шалостях.

— Но ведь у меня не было набора мелков, — упрямо гнул свое Себастьян.

— Если ты бы по-настоящему увлечен рисованием, тебе хватило бы простого карандаша, — отрезал граф. И снова голос его прозвучал отрешенно.

Они продолжили есть в молчании, только Себастьян позвякивал ложкой, соскребая с краев тарелки остатки каши. Для Оливии, привыкшей к беспечной болтовне и шуткам за столом, тишина была новшеством, но сейчас не тяготила ее: напротив, позволяла сосредоточиться и осмыслить увиденное и услышанное. Она пыталась вникнуть в суть отношений между двумя Колдбладами и составить более полную картину о личности графа.

— Пойдем после завтрака в малую гостиную? Я сыграю те два этюда в фа-мажоре, а ты скажешь, что думаешь и есть ли там ошибки, — первым решился пойти на мировую Себастьян.

— Мой мальчик, неужели я неясно выразился? Сегодня весь день я буду занят и тебе лучше не тревожить меня по таким пустякам. Если сомневаешься в технике, попроси Кату: она поставит тебе руки, как надо. В конце концов, именно за это она получает жалование, — и снова требовательный взгляд в сторону Каты. Удивительно, что за время всей этой сцены та ни разу не подала голоса.

Бедный мальчик, ему явно не хватает внимания, пожалела погрустневшего Себастьяна Оливия. Он отчаянно нуждается в родительской заботе, а получает лишь оплаченную опеку нерадивой гувернантки и безучастные отказы Колдблада.

— Себастьян, — подала голос она. — Я бы с удовольствием послушала оба этюда.

Мальчик надолго замолчал, скользнув по ней нахмуренным взглядом и потом, к удивлению Оливии, решительно отверг ее кандидатуру:

— Нет.

— Себастьян, тебя просит леди, — укоризненно покачал головой граф. — В крайнем случае, если ты не уверен в технике, тебе надлежит хотя бы облечь отказ в вежливую форму, но лично я не вижу причин для отказа.

— Я уверен в технике. Я просто не хочу для нее играть.

Ката наконец открыла рот, собираясь вмешаться, как Колдблад перебил ее:

— Манеры, Себастьян! Я вынужден сегодня оставить тебя без сладкого. И чтобы восстановить справедливость, обещаю, что не стану слушать этюды, пока ты не исполнишь их для леди Колдблад.

На глазах мальчика выступили слезы, которые он тут же оттер с глаз манжетом рубашки:

— Я учил для тебя, а не для нее! Я не буду играть для нее! Ката сказала, что фа-мажор тебе понравится, что это твоя любимая тональность. Но раз так, я вообще больше никогда не буду играть! — он вскочил на ноги и опрометью кинулся вон из комнаты.

Ката, оставив на тарелке надкусанный тост с апельсиновым джемом, поспешила за ним.

Колдблад с отстраненным видом пригубил чай:

— Темперамент! Надеюсь, с возрастом он научится его сдерживать.

— Дети все такие, — поддержала Оливия, радуясь, что осталась наедине с графом и может стать ему на шаг ближе, приняв его сторону. Неприятный инцидент не оставил у нее осадка: только укрепил в мысли, что Себастьян — избалованный ребенок, с которым она не желает иметь ничего общего. — Нельзя потакать их капризам. И по-моему, вашей гувернантке не хватает железной руки.

— Я не просил твоей оценки, дорогая, — с холодком в голосе осадил ее Колдблад. — Если ты покончила с трапезой, то я должен отдать тебе одну вещь.

Оливия приосанилась, ожидая подарка («хоть бы сережки!»), но Колдблад вытащил из внутреннего кармана большую связку ключей.

— Как мы и договорились, ты можешь лучше ознакомиться с местом, ставшим твоим новым домом, и выбрать себе другую комнату. Здесь ключи, которые отпирают все двери замка, кроме двух, которые должны оставаться запертыми. Чтобы ты не теряла напрасно свое драгоценное время на их поиски, скажу, что эти двери — вход в подземелье и комната за фамильной галереей в западном крыле. Сейчас ты спросишь меня о причинах, но я не дам тебе возможности проявить бестактность, сокрытую в любопытстве, и расскажу сам. Подземелье нуждается в ремонтных работах, поэтому там может быть опасно. В другой комнате находятся вещи, принадлежащие мне, к которым я не допускаю посторонних.

— Разве жена считается посторонним человеком?

— К которым я не допускаю никого, — устало вздохнул граф. — Такая формулировка тебя устроит? Надеюсь, знакомство с замком подарит тебе удовольствие. Советую начинать с первого этажа: именно здесь находится библиотека, попасть в которую ты так жаждала.

Когда они встали из-за стола и разошлись, Оливия не сразу последовала совету графа. Вместо этого она вернулась в комнату и села за бюро, чтобы написать письма родителям и Хэлли — единственной из сестер, к которой питала скорее дружеские, чем отечески-снисходительные чувства. Закончив, Оливия долго бродила по коридорам замка, заходя во все комнаты подряд, но ее энтузиазм поменять отведенную ей комнату быстро сошел на нет, и чем дольше она исследовала помещения, тем меньше различий между ними находила и тем чаще задумывалась о перепланировке. Аскеза графа нашла свое отражение не только в пище, но и в обстановке, которой он себя окружил: все было дорого, но без излишеств и роскоши, скорее, строго и чопорно, и оттого помещения казались мрачными и неуютными: в них не хотелось задерживаться подольше.

К обеду граф не вышел, прислав со слугой короткую записку, в которой сообщал, что вынужден по срочным делам покинуть имение и вернется вечером. Себастьян пожелал обедать в своей комнате, поэтому ела Оливия в гордом одиночестве, с тоской вспоминая сварливый голос миссис Хаксли и пинающих друг друга по столом близняшек. Она уже начинала тосковать по дому.

После обеда приехала модистка с таким количеством каталогов, что у Оливии загорелись глаза, а сердце учащенно забилось, когда она осознала, что может выбрать все, чего душа пожелает. Охваченная энтузиазмом, она забыла о времени и пропустила ужин: так увлеклась, что заснула прямо в кресле, с каталогом белья на коленях и карандашом, зажатым между пальцев. Разбудили ее звуки музыки, доносившиеся из малой гостиной, которая была здесь же, в ее крыле, этажом ниже.

Проснувшись, Оливия замерла, пытаясь понять, было ли услышанное явью