Шейд пристально смотрит на меня, настойчиво, сексуально, прямо дух захватывает.

Делает шаг вперед.

Я делаю шаг назад.

Лев и добыча.

Хищник и жертва.

Чувствую себя молодой раненой газелью.

На шпильках-то.

А значит, мне не убежать.

Черт!

Я снова задыхаюсь.

— Ты в безопасности, — уверяет меня Шейд, наблюдая за мной, точно прикидывая, как поймать меня. — Почему бы тебе не присесть на кровать? А я вернусь через минуту.

Он разворачивается и уходит в комнату, которую я и не заметила сразу. Должно быть, ванная.

— Думаю, тебе хочется устроиться поудобнее, — бросает он, высунув голову из-за угла, и снова исчезает.

Устроиться поудобнее?

Что он имеет в виду?

Раздеться?

Боже мой! Я перевожу взгляд на свое облачение, такое ощущение, как будто оно село на пару размеров за последние пару минут, наверно, от того, что я все время пытаюсь вдохнуть. Не стоило, видимо, надевать корректирующее белье, достаточно плотное, чтобы утянуть зрелой женщине пивной животик.

Капец!

Корректирующее белье.

На фига я вообще надела это корректирующее белье?!

Надо его как-то снять. Не могу же я допустить, чтобы прекрасный и совершенный Шейд раздел меня и обнаружил такое отвратное телесное белье. После такого было бы слишком унизительно даже просто взглянуть на него, не говоря уже о том, чтобы получить оргазм от его умелых пальцев.

Насчет последнего я могу пока только предполагать, но уверена, что умениями он не обделен.

В конце концов, он же профессионал.

Я уже говорила, что это капец?!

Я вскакиваю и скидываю свои шпильки, чтобы все-таки стянуть чертово белье со своего взмокшего тела. Не могу поверить, что я потею. Бьюсь об заклад, что совершенный и шикарный Шейд никогда не потеет. От всех этих мыслей я начинаю сомневаться в собственном запахе.

Черт! Стоило мне только поднять руку, чтобы принюхаться, как Шейд возвращается из ванной. Чертовски хорош. Он улыбается и словно не замечает, что одна моя рука задрана, нос утыкается в подмышку, а вторая рука замерла под утягивающим поясом, демонстрирующим всю мощь нашей швейной промышленности.

Господи!

Шейд уже без смокинга, в одних черных брюках. Его обнаженный рельефный торс совершенен. Еще чуть влажный. И блестит под мягким светом. О-мой-бог!

Я немедленно хочу его облизать. Черт меня подери! Шейд подходит ко мне, нежно обхватывает мое запястье, от той самой руки, что застыла в воздухе, словно парализованная, и опускает, проводя носом по моему предплечью.

— Ты изумительно пахнешь, — говорит он.

Готова провалиться сквозь землю. И от того, что он прекрасно понял, что я делала, и от его убийственно сексуального голоса. Я смотрю на него и не вижу ни тени смущения.

— Не стесняйся, — велит он мне невозмутимо. — Ничего не стесняйся. Это первое правило. Все запреты должны оставаться за порогом, чтобы мы смогли вытащить и воплотить все твои желания.

— Все-все? — я спрашиваю, переживая за свои руки (как у белки-летяги, помните?).

— Все-все, — кивает Шейд.

— Есть еще правила? — уточняю немного нервозно. Мне же никто не давал соответствующую инструкцию для ознакомления.

— Только несколько, — он легко стягивает мое плотное эластичное белье, и после того как я перешагиваю через него, брезгливо отбрасывает в угол.

— Второе правило — никогда не носи такое нелепое дерьмо. Тебе оно не требуется.

Он опускает на меня взгляд, который становится одобрительным, когда он пробегается пальцами по моему оголившемуся торсу, вызывая волну мурашек.

— Ты совершенна.

— Я же плачу тебе, так что вполне логично услышать что-то подобное, — напоминаю я и наталкиваюсь на улыбку, полную дерзости и озорства.

— Верно. Но я всегда говорю правду, — отвечает он. — Всегда. И толкает меня на кровать. Я буквально плюхаюсь на толстое и мягкое одеяло.

— Что за черт, — только и успеваю прошипеть я, потому что он забирается на постель, и я уже вновь заворожена красотой его мускулистой груди. Он как дикий кот напротив меня… надо мной, за мной… Я чувствую себя немного подавленной.

Похоже, мне нравится это ощущение.

— Тебе нужен тот, кто покажет, кто тут босс, — серьезно говорит он. — Думаю, я привяжу тебя, Элли. Ты несла на себе груз ответственности, принятия решений и была самой сильной слишком долго. Теперь тебе нужен тот, кто сам будет решать, и кто позаботится о тебе.

— Ты додумался до этого за десять минут? — я спрашиваю, боясь признать, что он прав на сто процентов.

— Это несложно уловить, — он кивает. — Я чувствую тебя.

Шейд двигается со скоростью леопарда, даже этим доминируя надо мной, придавливая своими предплечьями. Я стараюсь усмирить дыхание, глядя в его голубые, голубые, голубые чертовы глаза.

— Я позабочусь о тебе, — обещает он. — О каждом сантиметре твоего тела. Боже мой! У меня перехватывает дыхание. Шейд опускает свою голову и безо всяких прелюдий зарывается в мое декольте, нащупывая и расстегивая мой черный кружевной лифчик. Отбрасывает его в сторону и обводит языком мой сосок.

— Ах, — вырывается из меня, и я впиваюсь в подушки. Чувствую, как Шейд улыбается, а затем накрывает грудь своим ртом и начинает посасывать.

— Боже! — только и могу прошептать. Во мне будто искрится каждое нервное окончание. Пожарная тревога! Они вот-вот воспламенятся. Или вообще взорвутся. Или что там еще может случиться с раскаленными нервами. Или меня просто хватит инфаркт.

Я собираюсь с силами, выпускаю подушки из рук и принимаюсь поглаживать юную и мускулистую спину Шейда, шелковистую на ощупь. Черт! Засранец Рик и в лучшие годы не мог похвастать такой формой.

Даже мечтать о таком не мог. Не думать о засранце Рике.

— Не думать о засранце Рике, — повторяю про себя. Хотя, честно скажу, я не особо и нуждаюсь в таком аутотренинге, ибо все мое внимание приковано исключительно к тому совершенству, что сейчас передо мной. И только я собираюсь добраться руками до его совершенной точеной задницы, как Шейд перехватывает мои запястья одной рукой, надевает на них наручники и закрепляет их на изголовье кровати. Какого черта!

Я в панике, он же совсем спокоен.

— Эллисон, ты слишком привыкла обо всех заботиться. Этой ночью я буду заботиться о тебе. Но думаю, если не ограничу тебя, ты возьмешься за старую привычку. Доверься мне, я знаю, о чем говорю. До утра ты еще прокричишь мое имя много-много раз. Но в любой момент, когда ты действительно захочешь, чтобы я остановился или снял с тебя наручники, тебе достаточно сказать «ананас».

— Ананас? Почему?

— Потому что я люблю ананасы, — он пожимает