Шрифт:
Закладка:
Дзэн-буддизм, как и даосизм, боготворил относительность. Один из учителей определял дзэн как искусство ощущать присутствие Полярной звезды в южном небе. Истины можно достичь только при постижении противоположностей. И опять дзэн-буддизм, как и даосизм, является стойким приверженцем индивидуализма. Нет ничего реального, кроме того, что заставляет наш мозг работать. Однажды Хуэйнэн, шестой патриарх, увидел двух монахов, которые наблюдали, как над пагодой вьется флаг на ветру. Один из них сказал: «Это ветер заставляет его колыхаться». Второй возразил: «Это флаг заставляет дуть ветер». Но Хуэйнэн объяснил им, что реальное движение зависит не от ветра или от флага, а от чего-то, что заключено в их сознании. Мацзу Даои гулял в лесу со своим учеником. Неожиданно из-под ног у них выскочил заяц и умчался в чащу. «Почему заяц ускакал от тебя?» – спросил Мацзу Даои. «Потому что он меня испугался», – ответил ученик. «Нет, – сказал учитель, – потому что в тебе сидит инстинкт убийцы». Этот диалог напоминает разговор даосиста Чжуан-Цзы со своим другом. Они шли вдоль берега реки, и тут Чжуан-Цзы воскликнул: «С какой радостью рыбы встречаются в воде друг с другом!», – на что друг сказал: «Ты же не рыба. Откуда тебе известно, что они радуются друг другу?» – «Но ты ведь не я, – возразил Чжуан-Цзы. – Откуда тебе известно, что я не знаю о том, как рыбы радуются друг другу?»
Дзэн очень часто не соглашался с заповедями ортодоксального буддизма, а даосизм возражал конфуцианству. Для трансцендентального видения дзэна слова были всего лишь преградой мыслям; вся власть буддийских текстов сосредоточена в комментариях к размышлениям отдельного человека. Последователи дзэна стремились к прямому контакту с внутренней природой вещей, рассматривая их внешние аксессуары только как помеху для ясного восприятия истины. Отсюда начинается любовь к абстрактному, которая заставляет дзэн предпочитать черно-белую графику тщательно выполненным цветным картинам классической буддийской школы. Некоторые из представителей дзэн-буддизма даже бросали мятежный вызов традициям в попытках найти Будду в самих себе, а не в его изображениях и символизме. Мы читаем, например, о Танкавосё, который в один из зимних дней разрубил деревянную статую Будды, чтобы разжечь огонь. «Какое святотатство!» – в ужасе воскликнул свидетель происшествия. «Я хотел в пепле отыскать шали»[25], – холодно заявил Танка. «Но в этой статуе ты наверняка не найдешь шали!» – не успокаивался свидетель, на что Танка возразил: «Если не найду, то это точно не Будда, и тогда нечего обвинять меня в святотатстве», – и, повернувшись к разгоревшемуся костру, стал греться.
Особым вкладом дзэн-буддизма в восточную мысль стало признание им важности земного наравне с духовным. То есть в великом соединении вещей нет никакой разницы между малым и большим, атом обладает теми же возможностями, что и Вселенная. Желающий достичь совершенства должен найти в собственной жизни отражение внутреннего света. Устройство монастырей дзэна выражает эту точку зрения. За каждым монахом, за исключением настоятеля, закреплялась определенная работа по уборке монастыря, и, что весьма необычно, новички выполняли более легкие задания, а самым уважаемым и опытным поручали тяжелую и черную работу. Все это формировало дисциплину дзэна, и даже самое мелкое поручение должно было быть выполнено идеально. Таким образом, самые важные дискуссии происходили во время прополки грядок, чистки репы или подачи чая. Абсолютный идеал чаизма есть результат дзэн-идеи о проявлении великого в жизненных мелочах. Даоизм основал базис для эстетических идеалов, дзэн-буддизм перевел их в практическую плоскость.
IV. Чайные комнаты и домики
Европейские зодчие при создании своих шедевров привыкли работать с камнем, кирпичом или деревом, но японские постройки, легкие и воздушные, с трудом можно назвать зданиями. Лишь совсем недавно знатоки западной архитектуры обратили внимание на наши великие храмы и дали им высокую оценку. И если так получилось с нашей классической архитектурой, то вряд ли кто-то посторонний сможет оценить утонченную красоту комнаты для чаепитий, принципы ее конструкции и декорирования, которые совершенно непохожи на те, что существуют на Западе.
Чайная комната (сукия) не претендует на большее и остается просто домиком – соломенной хижиной, как мы ее называем. Иероглифы, которыми обозначают сукию, переводятся как «жилище фантазий». Последнее время разные мастера чайной церемонии используют китайские иероглифы в соответствии с собственными концепциями устройства помещения для чаепитий, и название «сукия» может заменяться на «жилище пустоты» или «жилище асимметрии». Все три названия имеют право на существование. Это «жилище фантазий», поскольку хрупкая конструкция выстроена для того, чтобы обретать в ней поэтическое вдохновение; это «жилище пустоты», поскольку в нем отсутствуют какие-либо элементы декора, за исключением тех, что могут понадобиться для удовлетворения эстетических запросов в данный момент; это «жилище асимметрии», поскольку оно посвящено почитанию несовершенства, специально оставляющего какие-то вещи незаконченными, чтобы подстегнуть воображение и завершить их. С XVI в. идеалы чаизма оказывают такое сильное влияние на нашу архитектуру, что обычный японский интерьер в наши дни представляется иностранцам пустым из-за исключительной простоты и утонченного декорирования.
Первое независимое помещение для чаепитий было устроено Сэн-но Соёки, более известным под своим поздним именем Рикю, этим величайшим мастером чайных церемоний, который в XVI в. под покровительством тайкё[26] Хидэёси, ввел в обиход и довел до высших уровней совершенства формальную сторону церемонии. Пропорции чайной комнаты предварительно определил Дзюко – знаменитый мастер XV в. Поначалу помещение представляло собой часть обычной гостиной, отгороженную ширмой. Оно так и называлось – «какои»
