похожие на облачения служанок Дибеллы или сектантов Нактюрнал.

– Что это за одежда? – спросил Азариэль у своих конвоиров, ступая через ещё один свод, пропускающий дальше по тоннелю. – На девушках?

– Нравится, смотрю, – раздался орочий бас позади, – это задумка Люция. Он молвил, зачем блюсти бредовые стандарты мракобесия. Зачем наряжаться как бедняк, если можно подчеркнуть и вынести прелести на обозрения. Ведь от этого никто не пострадает.

Отвлекаясь от свободного вида девушек, Азариэль устремляет взгляд на полотна ткани, развешанные везде, где только можно. Юноша, видит и различные множественные стяги, средь которых большое множество занимает пылающее руническое око на чёрном фоне. Подобные флаги попадаются тут и там, подвешенные за самодельные короткие флагштоки, кажется, что пламенное око смотрит прямиком в душу юноши, отчего холодок страха начинает ползти по душе.

Но сколько бы Азариэль не пытался перевести взгляд на флаги и символику вид бывших братьев и сестёр его удручает. Пару раз он встретил парней, упивающихся из небольших сосудов какой-то гадостью, и когда Азариэль проходил мимо таких он чутко ловил носом едкую скумную вонь.

Приближение к Оплоту ознаменовали гулкие раскаты весёлого эха и усиливающиеся запахи жареного мяса, алкоголя и наркотического вещества, что гонят из лунного сахара.

– Мара и где твоя мудрость и милосердие? Если ты есть, «милосердная», помилуй нас грешников, – взмолился тихо, шёпотом не слышимым, когда увидел, куда спустился.

Верёвочной лестницы, по которой раньше Азариэль спускался, нет. Вместо неё вытянутый некрутой тридцатиступенчатый спуск, окружённый двумя статуями, изображающими рыцарей, опустивших клинок вниз.

Проносясь взглядом по зале, Азариэль увидел столы, ломящиеся от яств, смог разглядеть своих братьев и сестёр, которые потеряны в угаре свободного реформаторства и представляют собой бунтарскую мешанину. Где-то ближе к центру свода столов собравшиеся люцииты трудятся над каким-то большим листом пергамента. Но Азариэль переводит взгляд на тех, кто раньше был ему братьями и сёстрами – люди и эльфы, аргонинане и катжиты окунулись в таинства Сангвина. Они набивают желудки едой, что запрещена в Ордене, и упиваются напитками, которые строго воспрещены. Юноша с отвращением наблюдал картины того, как некоторые дамы повисли на парнях, заключив их в страстных объятиях, воздыхая и ахая, встретившись губами в жарких поцелуях. В глазах многих Азариэль смог узреть, как взгляд застлала пелена коварного тумана похоти и чревоугодия, пьянства и дерзкого своеволия.

От наблюдения того, как часть Ордена медленно скатывается в пучину оргии и таинства принца наслаждений и сладострастий, парня оторвал бодрый возглас:

– Добро пожаловать в наш храм свободы!

Со своего золочёного трона в центре поднялся высокий человек, на котором уже нет скромного стихаря. Теперь его тело покрыто красочным ярким и пёстрым костюмом имперской знати – на торс ложится вычурный светло-лиловый камзол, расшитый золотыми нитями, ноги скрыты под широкими лоснящимися атласными штанами, отливающими цвета карминного бриллианта, а также высокими сапогами. Образ довершает большой берет, съехавший на левую сторону и увенчанный несколькими пышными ярко-синими перьями. В утончённых мертвенно-бледных чертах лица, покрытого пудрой, Азариэль с трудом узнал человека, что некогда был славным воином, воюющим за честь и силу Ордена.

– Моё почтение, мастер Люций, – дрожащим голосом поприветствовал юноша рыцаря, спускаясь к середине залы.

– Ты пришёл, чтобы примкнуть к нам?! – бледные губы Люция разошлись в широкой улыбке.

Азариэль оглянулся по сторонам и ощутил боль неприязни от того, что на него наставлены взгляды нескольких сотен пирующих реформаторов. Он удивлён от того, что здесь смогло собраться такое большое количество людей, но больше всего его шокирует, как такое большое количество братьев и сестёр примерили на себя плащи предательства.

– За что вы стоите? – соскакивает вопрос с губ Азариэля. – Какие ваши мотивы?

– Брат, – не снимая зловещей улыбки, говорит Люций, размахивая златым кубком в руках. – Мы не можем тебе сказать всё, ибо этому стоит случиться на великом Капитулярии. Доверься нам.

– То есть вы предлагаете мне просто поверить в ваше дело?

– Что бы достичь победы в нашем деле, нужно просто поверить. Свобода, реформаторство, нуждаются в вере, чтобы свершиться и отбросить мракобесие. Но, – Люций слегка вытянул руку с бокалом в сторону Азариэля. – Если ты нуждаешься в строках, маловерный, я дам тебе их.

Голова Люция склонилась в невыразительном кивке и на сигнал среагировала одна девушка. Судя по высокому росту, плотному телосложению, суровому холодному лицу это уроженка северного региона Тамриэля.

– Зачитай, пожалуйста, нашему маловерному то, что можно.

– Да, – гордо ответила девушка и опустила взгляд зелёных глаз на лист пергамента. – Мы желаем, чтобы все братья и сёстры в Ордене обладали полнотой прав и свобод. Мы желаем, чтобы все запреты, касаемые, употребления продуктов, отношений между членами Ордена, вероисповедания были отменены. Мы желаем, чтобы часть добытых артефактов, произведённой продукции, продавалась, а деньги распределялись между всеми членами Ордена. Мы желаем, чтобы деньги, которые имперские и провинциальные власти дают Ордену на задания распределялись между всеми братьями и сёстрами. Мы выступаем за отмену привилегий для рыцарей и паладинов Ордена, и полное установление равенства между всеми братьями и сёстрами.

– Полно-полно, – взбудоражено остановил Люций девушку, снова обращаясь к Азариэлю голосом глубоким. – Как видишь, мы не желаем зла Ордену. Мы хотим его процветания и славы, чтобы каждый брат и сестра ощущали себя полноправными членами Ордена. Хотим, чтобы неофиты и чародеи, стражи и крестьяне, учёные и мастера не были прислугой для рыцарства. В Тамриэле существует такое множество пантеонов, но почему именно имперский культ возведён здесь в абсолют? Почему-то, что дают нам мастера и крестьяне, ремесленники, попадает под контроль Совета Владык, вместо того, чтобы справедливо быть распределённым между всеми?

Азариэль глубоко задумался, после того, как Люций смолк. Очевидно, в его словах есть зерно, крупица истины, которая и воспылала ярким и жарким огнём жажды преобразований и изменений в сердцах многих. Когда опальный рыцарь сказал последнее слово, пелена безмолвия повисла над Оплотом Ложи, и никто не смеет её нарушить. Всхлипывания вином и чавканье едой, страстные охи и воздыхания пар, что сплелись в объятиях страсти, прекратились. Сейчас вся зала сконцентрировалась на нём, сотни взглядов уставлены на одного эльфа, чьё лицо отражает маску спокойного отчаяния, за которым кипит буря раздора.

– Решайся, окунись в сластолюбие свободы, – реальность сотряс мягкий нереальный голос, донесшийся, словно из ниоткуда; Азариэль мог поклясться, что не видел, чтобы кто-то открывал рот и говорил; в конце концов, парень принял это за глюк, рождённый от напряжения в рассудке.

«Может, они действительно правы?» – рождается неожиданный вопрос в измученном рассудке Азариэля. – «Люций желает изменить Орден, привести его к лучшему, чтобы все были равны. Он мечтает о справедливости, такой,