прикосновение к зеркалу, которое вызвало этот мой образ, со словом «Далабриндар», исцелит все раны. Эту силу можно призывать так часто, как захочется, до тех пор, пока эта руна остается неразрывной, и она может служить любому, кто так говорит. Это слово — имя волшебника, который умер, чтобы это заклинание могло жить. Воистину, он хорошо послужил нам, и...

— Пустые слова, Карсус! — усмехнулась призрачная женщина. — Твой клон был обезглавленной мумией, украшавшей этот трон, когда я впервые увидела его! Интересно, кто убил его здесь? Мистра? Азут? Какой-то соперник? Или великий и несравненный спящий Карсус пал от руки проходящего мимо искателя приключений — мага с ничтожными заклинаниями, который думал, что обезглавливает лича?

— ...многие другие заклинания будут служить там, где не подойдет это, но здесь я сохранил демонстрации того, как я накладываю заклинания, которые имеют длительную полезность и…

Призрачная женщина отвернулась от слов, которые она слышала так много раз прежде, удовлетворенно кивнув.

— Будут. Они действительно будут служить. У меня здесь есть приманка, перед которой не устоит ни один маг.

Она снова прошлась по руне, и изображение исчезло на полуслове. Сияние, исходившее от резьбы на камне, пропало и позволило тьме вернуться в пещеру.

— Но как сообщить об этом живым магам, не заставляя их толпиться здесь тысячами? — спросили призрачные губы в полной темноте.

Темнота не ответила. Хмурый призрак шагнул на дно шахты и начал расплываться, расплываясь в ветре, пока снова вихрь мерцающих огней не заплясал в темноте, медленно поднимаясь по спирали вверх по шахте.

— И как сохранить мой магический улов здесь более чем на одну ночь? — донесся мягкий, гулкий голос из верхней части колодца, где завис звенящий вихрь огней. — Я должна соткать могущественные заклинания, чтобы быть уверенной. Руны должны реагировать только на меня — и только по одной в месяц, какие бы средства ни применялись. Это должно заставить молодого мага задержаться здесь достаточно долго.

С внезапной силой туман метнулся к одной из дыр в стенах и нырнул в нее, пробираясь сквозь деревья, сопровождаемый диким смехом и ликующим криком:

— Достаточно долго, чтобы хорошо поесть.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ДОБРОТА ОБЖИГАЕТ КАМЕНЬ

Жестокость — это известный бич, но редко умный, за что мы все должны благодарить богов. Доброта — более сильный клинок, хотя ее чаще презирают. Большинство людей никогда этому не учатся.

Ральдерик Хэллоушоу, Шут

из Правления королевством, от осадной башни до навозной кучи,

опубликовано примерно в Год Кровавой Птицы

Высокий, худой незнакомец, который одарил их веселой улыбкой, входя в «Деву», вернулся обратно гораздо быстрее, чем требовалось, чтобы осушить кружку. Двое стариков на скамейке, прищурившись, посмотрели на него с некоторым подозрением. Люди редко поворачивались в их сторону — вот почему это была их любимая скамейка. Он стоял в полной тени все более ветшавшего крыльца «Прекрасной девы из Рипплстоунса». Холодный уголок, но, по крайней мере, он не был в полном блеске утреннего солнца. В отличие от незнакомца, чье лицо было очерчено золотом, когда он отбросил свой непримечательный плащ назад, чтобы обнажить темные и пыльные одежды и штаны, на которых не было ни значка, ни украшений. И — чудеса Королевств!— Алнискаввер выскочил с лучшим раскладным столом,  креслом... и едой! Хозяин таверны, пыхтя, ходил взад и вперед, пока двое стариков наблюдали, как еда, подобной которой они не видели уже много лет, накапливается у них под самым носом: супница с горячим супом, от которого все утро урчали два старых живота, кусок самого острого красного сыра — и три пирога с куропатками! Бердаг и Каладастер почесали различные зудящие места и кисло уставились на незнакомца с ястребиным носом, удивляясь, почему, во имя всех разгневанных богов, ему взбрело выбрать их скамейку в качестве места для утренней трапезы. Все, о чем они мечтали в течение нескольких месяцев, теперь испарялось у них под носом. И вообще, кем, во имя подмышки Темпуса, он себя возомнил? Двое стариков обменялись взглядами, когда их слишком пустые животы заурчали, а затем в едином порыве оглядели незнакомца с ног до головы. Никакого оружия... и, судя по его виду, не так уж много богатства, хотя его потертые от путешествий сапоги были очень хороши. Преступник, который снял их с того, кого зарезал? Да, это объясняло бы все деньги, выброшенные на такой пир, если ты возвращаешься из диких земель голодным и с большим количеством украденных монет. Теперь Алнискаввер вернулся с оленьим окороком, запах которого они чувствовали весь вчерашний вечер. Все было разложено холодным среди маринованного лука, нарезанного языка и тому подобного на блюде, которое использовали, когда приходил великий герцог... это было слишком тяжело вынести! Высокомерный молодой ублюдок.

Покачав головой, Бердаг многозначительно сплюнул в пыль у сапог незнакомца и начал ерзать по скамейке, чтобы убраться подальше, пока этот молодой обжора не устроил такой пир у них под самым носом и не свел его и его пустые жизненно важные органы с ума. Каладастер, однако, мешал ему и двигался медленнее, так что двое стариков все еще ерзали задами вдоль скамейки, когда хозяин таверны вернулся с бочонком пива и кружками.

Тремя кружками. Незнакомец сел и ухмыльнулся Бердагу, когда старик поднял глаза с первыми проблесками изумления, появившимися на его лице. — Рад встрече, добрые господа, — вежливо сказал он. — Пожалуйста, простите мою смелость, но я голоден, ненавижу есть в одиночестве, и мне нужно поговорить с кем-то, кто немного знает о старых временах Рипплстоунса.  Похоже, у вас достаточно ума и лет… что скажете, если мы заключим сделку? Мы трое разделяем это — и едим свободно, не скупясь, вы оставляете себе все, что мы сейчас не съедим, — и вы даете мне, насколько сможете, ответы на несколько вопросов о леди, которая раньше жила поблизости.                          

— Кто ты такой? — прямо спросил Бердаг, примерно в то же время, когда Каладастер сказал себе под нос:

— Мне это не нравится. Еда не просто падает с неба. Он, должно быть, заплатил Алнискавверу, чтобы получить хотя бы четверть этого здесь, на столе, но кто сказал, что нам не придется тоже платить?

— Наши тонкие кошельки, — сказал Бердаг своему другу. — Алнискаввер знает, насколько мы бедны. Как и все остальные.