Лекари переговаривались тихо, почти шепотом. До Джейн долетали кое-какие слова, но их значения она не знала и потому вопросительно поглядела на Софию. Та побледнела, вернее, даже посерела.

– Что происходит, София? – спросила Джейн и вместо ответа услышала только вздох.

Очередной новый лекарь вкатил в комнату Фреда тяжелый металлический комод на колесиках. Сверху громоздились еще какие-то коробки, белые и синие. Пришедший что-то раздал тем, кто хлопотал над больным, и работа закипела пуще прежнего. Один из врачей надел Фреду на лицо прозрачную маску и накачал в нее что-то из воздушного шара, другой снял с пациента рубашку.

Вскоре вошел седовласый человек в костюме, а за ним появились другие – каждый следующий старше предыдущего. За полминуты в комнату набилась дюжина врачей.

Последним из вошедших был доктор Маркс. Тот, кто привез комод на колесах, протянул ему два черных металлических предмета наподобие утюгов. Коробки загудели и запищали.

– Разряд двести, – сказал толкатель комода.

Доктор Маркс приложил утюги к груди пациента. Раздался звук, похожий на жужжание – тошнотворно пронзительное и монотонное. Спина Фреда на полдюйма оторвалась от кровати, после чего он упал, как выброшенная ребенком тряпичная кукла.

Все присутствовавшие в комнате уставились на главную коробку. Когда та, судя по всему, им не ответила, они снова завертелись и забормотали. Доктор Маркс, покачав головой, поглядел на утюги так, будто хотел проверить, исправны ли они.

– София, что случилось? – спросила Джейн.

– У него остановилось сердце.

Джейн кивнула. Как ни скудны были ее познания в медицине, она понимала: сердце должно биться. И потому не удивилась тому, что подруга перестала моргать и, по видимости, даже дышать.

Джейн изо всех сил вцепилась в стул, стоявший рядом, и тут же отругала себя за это. Человек, над которым суетились врачи, был ей всего лишь другом. Она знала его каких-то две недели. И все-таки она надеялась, что Фред выживет. Надеялась, думая о его сестре.

София взяла Джейн за руку. Та сжала ее пальцы – просто чтобы утешить подругу, а вовсе не потому, что сама нуждалась в утешении.

– Разряд двести, – повторил толкатель комода.

Доктор Маркс снова приложил утюги к груди больного, Фред снова приподнялся и снова упал. Все продолжали глядеть на коробку.

– Черт! – сказал доктор Маркс.

София запретила своей гостье из прошлого изучать достижения двадцать первого века, и до сих пор Джейн довольно легко с этим мирилась. Теперь же, видя странные манипуляции и слыша незнакомые слова (такие, например, как «кардиограмма» или «десять тысяч вольт»), она жалела о том, что была так послушна и не постаралась узнать как можно больше из того, чего за минувшие два столетия добилась медицина.

Рыжеволосая матрона понурила голову. Человек с комодом выдохнул. Джейн видела: врачи устали. Причем не столько физически (их заученные движения оставались четкими и слаженными), сколько душевно. Голос рыжеволосой женщины утратил твердость, команды доктора Маркса зазвучали не столь энергично. Казалось, над кроватью больного повис какой-то туман неверия. Очевидно, чем дольше все это длилось, тем меньше оставалось шансов на успех. То, что проделывали эти люди, не было последовательностью надежных шагов, которые при условии правильного исполнения безотказно вели к выздоровлению больного. Это были только попытки – все более и более отчаянные. Появление новых врачей с новыми коробками отнюдь не свидетельствовало о приближении благополучной развязки.

Накануне Джейн без особых колебаний рассталась с Фредом на тех условиях, которые выбрала сама. Теперь же ей выбирать не приходилось. Фред был готов уйти сам, и твердость его намерений превосходила ее давешнюю решимость. Она считала такой финал неприемлемым.

– Что они делают, София? – спросила Джейн.

– Дают ему электричество.

– Но ведь электричество – это то, из-за чего он здесь оказался! Зачем же ему еще?! – воскликнула Джейн громко (София даже подпрыгнула). – От этого хоть есть какой-то прок? – спросила она, понизив голос.

София покачала головой.

– Разряд триста, – послышалась новая команда.

Доктор Маркс опять приложил утюги к груди Фреда. Тот приподнялся и упал, не открывая глаз. Доктор опустил свои орудия и почесал подбородок.

И тут с Джейн произошло то, что так свойственно глупым людям всех времен: мы сознаем ценность чего-то, что у нас есть, только когда теряем это. Почти все время, прожитое рядом с Фредом, она думала об одном – о том, чтобы поскорее вернуться домой из этого мира, куда она попала, как ей казалось, вследствие ужасной ошибки. И лишь теперь она поняла: миссис Синклер не ошиблась. Джейн пожелала перенестись к своей единственной настоящей любви, и ее желание было в точности исполнено.

По мере того как возвращение в девятнадцатый век становилось для знаменитой писательницы все менее и менее вероятным, ее известность таяла вместе с числом написанных ею книг. Чем же современность так покорила Джейн? Что удерживало ее здесь? Не экипажи без лошадей, не подземные поезда и не обилие еды. А человек. Он купил ей купальный костюм и танцевал с нею. В детстве он пытался пройти через всю Англию, чтобы спасти свою мать, и сумел преодолеть немалое расстояние. А теперь он собирался покинуть землю, так и не узнав, как сильно Джейн его любит.

Неужели подобные истории не могут оканчиваться иначе? Миссис Синклер ничего не говорила ни об электричестве, ни о сердце, переставшем биться. Хотя и долгого счастья не обещала. Так не затем ли Джейн и перенеслась в другой век, чтобы только взглянуть на Фреда перед его безвременной смертью? Какая жестокость! Что же теперь делать? Тихо и печально благодарить судьбу за эти две недели? Джейн хотелось получить иной ответ на свой вопрос. Тогда какова же была ее роль в этом странном замысле?

Фред умирал в сверкающей больничной палате, окруженный современными приспособлениями и врачами-волшебниками, которые не могли ему помочь, а Джейн смотрела и думала, как она будет дышать в мире, где не станет его.

Вдруг коробка издала гудок.

Головы врачей как по команде повернулись. Гудок повторился. Еще и еще раз.

– Фибрилляция предсердий, – объявила рыжеволосая женщина на медицинском языке двадцать первого века.

Другой врач кивнул, третий улыбнулся.

– Он жив? – требовательно спросила Джейн.

– Да, – вскричала София. – Думаю, да!

Доктор Маркс кивнул коллегам и скомандовал:

– Увозим.

Двигаясь слаженно, как балетная труппа, врачи и сестры милосердия подобрали одеяла Фреда, отсоединили трубки от стены и переставили коробки на кровать.

– Куда вы его забираете? – взревела София.

– Ему нужна операция на сердце, – ответил доктор Маркс.