воображение, не вполне туда вмещаясь. Если верить книге, их отвергала родня, над ними издевались друзья, их изгоняли из общества. И это тяжкое наказание они несли лишь из-за своих физических свойств, им совершенно неподвластных.

Перечитав «Колодец одиночества» по третьему разу, я ощутила, что сердце мое кровоточит от сострадания к гонимым непонятым лесбиянкам. В моем представлении слово «лесбиянка» было синонимом гермафродита, и даже если я не переживала от всей души за их бессчастное состояние, меня сильно занимало, как они управляются с простейшими телесными функциями. Неужели у них имеются органы на выбор, а раз так – они пользуются ими по очереди или только теми, которые больше нравятся? Еще я пыталась представить любовные утехи двух гермафродитов, и чем больше над этим размышляла, тем безнадежнее запутывалась. Наверняка наличие всего, что есть у обычных людей, в двойном экземпляре, плюс четыре штуки того, чего у других по два, сильно усложняет все эти дела – еще крепко подумаешь, нужно ли тебе вообще заниматься любовью.

По ходу всех этих размышлений я вдруг заметила, каким низким стал мой собственный голос. Он гудел и рокотал на два-три тона ниже, чем у одноклассниц. Ступни и ладони у меня тоже были отнюдь не миниатюрные и не женственные. Я встала перед зеркалом и беспристрастно рассмотрела свое тело. Для шестнадцатилетней груди у меня были прискорбно неполновесные. Скорее небольшие вздутия – и это еще если смотреть добрым взглядом. От грудной клетки до коленей у меня шла прямая линия, не прерывавшаяся даже крошечным всхолмием. Девчонки младше меня похвалялись, что им приходится брить подмышки, мои же были гладкими, как и лицо. Кроме того, на теле образовалась поросль, которой вообще не находилось объяснения. На первый взгляд, совершенно бессмысленная.

После этого под одеялом у меня поселился вопрос: с чего начинается лесбиянство? Каковы симптомы? В городской библиотеке удалось раздобыть сведения по поводу сформировавшихся лесбиянок (сведения крайне отрывочные), но по поводу превращения в лесбиянку – ни слова. Впрочем, я выяснила, что разница между лесбиянками и гермафродитами заключается в том, что гермафродиты «такими рождаются». Трудно было понять, как возникает лесбиянство: развивается постепенно или настигает со стремительностью, столь же ошарашивающей для пострадавшей, сколь и омерзительной для окружающих.

Я вгрызалась в невнятные книги и в собственные незрелые представления, не находя ни крупицы успокоения или понимания. Голос же меж тем отказывался подниматься в верхний регистр, куда я его изо всех сил пыталась загнать, а обувь приходилось покупать в отделе «удобной для пожилых».

Я обратилась к маме.

Однажды вечером папа Клиддел ушел в клуб, я же присела на край маминой кровати. Она, как всегда, проснулась мгновенно, полностью. (Вивиан Бакстер не имела привычки зевать и потягиваться. Она либо спала, либо бодрствовала.)

– Мам, мне нужно с тобой поговорить… – Необходимость задать этот вопрос была мучительной, ибо разве не содержал он сам по себе подозрение в моей нормальности? Я достаточно хорошо знала свою маму и понимала: соверши я едва ли не любое преступление и сознайся ей в этом, она бы не только не отвергла меня, но напротив – как могла защитила бы. Но вдруг я действительно превращаюсь в лесбиянку – как она на это отреагирует? А потом, есть еще и Бейли, за него тоже тревожно.

– Давай, спрашивай, только брось мне сигарету.

Ее спокойствие меня не обмануло. Она любила повторять, что главный ее секрет в следующем: «Надейся на лучшее, готовься к худшему – а ничему в промежутке не удивляйся». Это прекрасно работало в большинстве случаев, но если единственная ее дочь превращается в…

Она подвинулась, похлопала по постели.

– Ну-ка, дочь, залезай сюда. А то и спросить не успеешь – замерзнешь насмерть.

Лучше пока было оставаться где есть.

– Мамуля, моя записная книжечка…

– Рити, ты про свою вагину? Брось ты эти южные выражения. В слове «вагина» нет ничего неприличного. Медицинский термин. Ну и что с ней не так?

Под лампой-ночником сгустился дым, потом всплыл, пытаясь вырваться из комнаты. Я уже до смерти жалела, что вообще решила ее о чем-то спрашивать.

– Ну? И что? Крабики заели?

Я не знала, кто такие крабики, она меня озадачила. Я решила, что, наверное, у меня и они есть, так что нехорошо будет это отрицать. С другой стороны, а вдруг нет, а я сейчас возьму и совру, что есть?

– Даже не знаю, мам.

– Чешется? Вагина чешется? – Она оперлась на локоть, затушила сигарету.

– Нет, мам.

– Значит, это не вши. Их не пропустишь.

То, что у меня нет «крабиков», меня не расстроило и не обрадовало, я лишь мысленно взяла на заметку: разобраться с ними в следующий визит в библиотеку.

Она бросила на меня пристальный взгляд, и только человек, близко знакомый с ее лицом, заметил бы, как ослабли ее мышцы, и понял бы, что это признак тревоги.

– Надеюсь, у тебя не венерическое заболевание?

Этот вопрос был задан почти в шутку, однако, хорошо зная маму, я была ошарашена.

– Что ты, мамуля, конечно, нет. Какой вопрос жуткий.

Я уже приготовилась вернуться к себе в комнату и терзаться сомнениями в одиночестве.

– Сядь, Рити. Передай мне еще сигарету. – На миг мне показалось: она подумывает, не рассмеяться ли. На этом бы все и закончилось. Если бы она рассмеялась, я бы ей больше никогда и ничего не рассказала. Своим смехом она облегчила бы мне возможность принять и собственную неприкаянность, и безжалостность других. Но мама даже не улыбалась. Лишь медленно затягивалась, удерживала дым за надутыми щеками и только потом выпускала.

– Мам, у меня что-то растет на вагине.

Вот, сказано. Скоро узнаю, предстоит ли мне стать ее бывшей дочерью и повезет ли она меня в больницу на операцию.

– Где именно на вагине, Маргарита?

Ого, дело плохо. Не «Рити», или «Майя», или «дочь». «Маргарита».

– С обеих сторон. Внутри.

Я не заставила себя добавить, что речь идет о кожистых складках, что появились они довольно давно. Это ей придется из меня вытягивать силой.

– Рити, иди принеси мне большой «Уэбстер» и бутылку пива.

Оказалось, ничего серьезного. Я снова стала «Рити», она попросила пива. Если бы все было так ужасно, как мне представлялось, она попросила бы виски с водой. Я принесла толстенный словарь, который она подарила на день рождения папе Клидделу, положила его на кровать. Матрас просел под его весом, а мама развернула ночник, чтобы свет падал на страницу.

Когда я вернулась из кухни и налила ей пива – именно так, как она учила нас с Бейли его наливать, –