Шрифт:
Закладка:
Но когда первая настоящая боль охватила живот и лишила меня дыхания, я вспомнила рожениц, которые падали в обморок, и рожениц, которые кричали, плакали и умоляли позволить им умереть. Я вспомнила женщину, которая скончалась с широко открытыми от ужаса глазами, и женщину, которая погибла от кровотечения: ее глаза закатились и она ушла медленно, в полном изнеможении.
Из моего рта вырвалось рыдание, когда отошли воды, омыв мне ноги.
- Мама! - закричала я, остро чувствуя, насколько мне сейчас не хватает четырех любимых лиц, четырех пар нежных рук. Как же далеко они были! Я осталась одна. Как я жаждала услышать их голоса, утешающие меня на родном языке.
Почему никто не сказал мне, что тело мое станет полем битвы, что я почувствую себя жертвой? Почему я не знала, что рождение - это вершина, на которой женщины, чтобы стать матерями, открывают в себе невиданную отвагу? Хотя, конечно, вряд ли существовал способ сказать это или услышать. До тех пор пока ты сама не встанешь на кирпичи и не увидишь смерть, коварно затаившуюся в углу в ожидании возможной добычи, ты не узнаешь силу других женщин, пусть даже и незнакомых, говорящих на неизвестном тебе языке, называющих имена неведомых богинь.
Ре-нефер стояла позади, приняв мой вес на колени, и нахваливала мое мужество. Эрия, хозяйка дома, держала меня за правую руку и бормотала молитвы Тауэрт, Исиде и Бесу, уродливому богу-карлику, который очень любит детей. Повариха, стоявшая слева, в надежде облегчить боль махала у меня над головой изогнутой палкой, на которой были вырезаны сцены деторождения. Впереди на полу сидела повитуха по имени Мерит, готовая принять ребенка. Я видела эту женщину впервые, но руки ее были уверенными и нежными, как у Инны. Она дула мне в лицо, так что я могла не задерживать дыхание, когда накатывал очередной приступ боли, - это было даже забавно.
Четыре женщины болтали у меня над головой, когда схватки стихали, и начинали дружно ворковать и успокаивать меня, когда боль возвращалась. Они давали мне отхлебнуть фруктового сока и вытирали лицо и тело ароматными полотенцами.
Мерит массировала мне ноги. Глаза Ре-нефер блестели от слез.
Я плакала и кричала. Я уже отказалась от всякой надежды и только молилась. Меня вырвало, ноги сводило судорогой. Несмотря на то, что женщины утешали меня и хмурились во время схваток, ни одна из них на самом деле не тревожилась за меня. Я отчаянно боролась, зная, что совсем одна, и это придало мне уверенности.
Затем ребенок стал продвигаться вперед, и я тужилась и толкала его, потому что больше ничем помочь не могла.
Постепенно я выбилась из сил, и мне стало казаться, что я вот-вот лишусь чувств.
Я старалась из последних сил, но ребенок по-прежнему не выходил из моего чрева. Время тянулось бесконечно.
Все мои потуги были напрасными.
Мерит подняла лицо к Ре-нефер, и я увидела, что женщины обменялись многозначительными взглядами, как это бывало между Рахилью и Инной в те моменты, когда обычные роды превращались в борьбу между жизнью и смертью, и я почувствовала, как тень в углу потянулась ко мне и моему сыну.
- Нет! - закричала я сначала на своем родном языке. - Нет! - повторила я на языке женщин, окружавших меня.
- Мама, - сказала я Ре-нефер, - принеси мне зеркало, чтобы я могла убедиться сама.
Мне принесли зеркало и лампу, и я увидела, что кожа промежности натянута слишком туго.
- Доберись до него, - велела я Мерит, вспоминая, как поступала в таких случаях Инна. - Боюсь, что он отвернулся. Доберись до него и поверни ему головку и плечико.
Повитуха попыталась сделать то, о чем я просила, но руки ее оказались слишком большими, а моя кожа - слишком тугой. И сын мой был очень крупным младенцем.
- Принеси нож! - почти выкрикнула я. - Ему нужны ворота пошире.
Ре-нефер перевела мои слова, и Эрия в ответ что-то обеспокоенно ей прошептала.
- В доме нет лекаря, который умеет обращаться с ножом, дочь моя, - объяснила Ре-нефер. - Мы пошлем за ним, но…
Всё, чего мне хотелось, - это освободиться от тяжести, прекратить наконец муки, уснуть или даже умереть: сколько можно тщетно тужиться, пытаясь вытолкнуть ребенка. … Однако когда тень в углу одобрительно кивнула, я встряхнулась и проявила строптивость.
- Ты это сделаешь, - решительно сказала я Мерит. - Возьми нож и открой ему дорогу. Ну же, действуй!
Но повитуха лишь растерянно смотрела на меня.
- Нож! Мама! - закричала я, отчаявшись. - Рахиль, где ты? Инна, что мне делать?
По приказу Ре-нефер принесли нож. Мерит боялась поступить, как ей было велено. Но, когда я вновь закричала, повитуха все-таки приложила острие к моей коже и сделала надрез. Боль была ослепляющей, как будто солнце ударило мне в глаза. А уже в следующее мгновение ребенок вышел наружу, но радоваться было рано: пуповина обвилась вокруг шеи младенца, а губы его посинели.
Мерит спешила. Она перерезала пуповину и взяла тростинку, вытягивая смерть изо рта, вдувая жизнь в крошечные ноздри. Я кричала, рыдала и дрожала одновременно. Эрия держала меня, и все мы следили за действиями повитухи.
Тень смерти с собачьей головой придвинулась было поближе, но тут ребенок кашлянул и издал сердитый крик, разом изгнав все сомнения. Тени рассеивались. Смерть не задерживается там, где она побеждена. Четыре женщины болтали наперебой и радостно смеялись. Я откинулась назад и отключилась.
Проснулась я уже в темноте. Лишь одна лампа мерцала рядом со мной. Пол был вымыт, и даже мои волосы пахли чистотой. Девушка, наблюдавшая за мной, увидела, что я открыла глаза, и побежала за Мерит, которая принесла льняной сверток.
- Твой сын, - сказала она.
- Мой сын, - эхом отозвалась я, принимая его на руки.
Как нельзя заранее подготовиться к тому, что будешь испытывать во время родов, точно так же невозможно описать чувства, которые охватывают мать при первой встрече с ребенком. Я изучала личико малыша, его пальчики, рассматривала ушки и складочки на крошечных ножках, гладила его мягкую кожу. Я затаила дыхание, когда сынишка вздохнул, засмеялась, когда он зевнул, удивляясь, как крепко он схватил меня за большой палец.
