Шрифт:
Закладка:
И все же, оказывается, какие-то немецкие батареи чудом выживали в огненном аду! Разрывов немецких снарядов не было слышно, но люди-то падали замертво!
На полпути к немецкой траншее я увидел убитого немца; вероятно, он находился в боевом охранении и не успел спастись, когда началась артподготовка. Это был первый мертвый немец, какого я увидел на войне! Он мне запомнился надолго, тем более что весь — на удивление — был черным. До самой немецкой траншеи, поспешая за солдатом, я без конца гадал: «Да отчего он такой?» И не не утерпел, спросил одного солдата.
— Все почернеют, — бросил мне солдат, торопясь вперед.
Первая немецкая траншея и ходы сообщения за нею были сильно разворочены. Мы заскочили — на всякий случай — в один уцелевший немецкий блиндаж. Уютно жили немцы на передовой! На столике — разная еда и опрокинутые бутылки; по сторонам — кровати, на которых подушки и даже перины из наших разграбленных деревень. Пошли дальше. Убитых на немецкой передовой, как мне показалось, встречалось все же мало. Может быть, так было только на моем пути? Или мне хотелось видеть все поле боя сплошь усеянным вражескими трупами?
— Научились драпать, — пояснил мне бывалый солдат.
Вскоре побывал я и на артиллерийской позиции. Судя по всему, и немецкая батарея проявила необычайное проворство.
Есть точные данные о потерях немцев при прорыве нашими войсками их обороны в районе Погорелого Городища. Они очень внушительны, и это естественно: не всем удалось уцелеть в огненном аду, какой бушевал здесь полтора часа! Через день — в лесах — мы находили немало и брошенных немецких орудий.
Меня послали, в 758-й стрелковый полк, на левый фланг нашей дивизии, в надежде, что мне удастся побывать в Погорелом Городище, наиболее крупном пункте здешней немецкой обороны. Однако в полдень 4 августа Погорелое Городище блокировало наша «соседка» — 251-я дивизия, а мы прошли мимо, почти его окраиной, и оказались перед речкой Синей. Здесь нас впервые бомбили немецкие самолеты, как раз в те минуты, когда мы переходили речку вброд.
Мы, солдаты, тогда точно не знали: какой участок немецкой обороны прорван, куда идем? Но вечером все, несмотря на усталость, были довольны: потеряли людей немного, а прорвали две вражеские оборонительные линии. За день прошли более семи километров в глубину немецкой обороны.
На ночь взвод, с которым я шел, собрался в пустой крестьянской избенке. Мне досталась лавка из широченной сосновой плахи. После бессонной ночи перед наступлением да с дневного устатку я крепко уснул.
Утром, когда мы вышли за село, нас встретили немецкие самолеты. Долго и жестоко бомбили они нас, делая по нескольку заходов, используя свой боезапас не спеша, бережно, прицельно. Укрыться негде было. Один солдат посоветовал мне хотя бы голову спрятать в небольшой нише, сделанной в придорожном склоне, вероятно, деревенскими ребятишками для какой-нибудь своей игры-забавы.
Во второй день наступления, несмотря на частые бомбежки, наша дивизия успешно двигалась вперед — сквозь сырые леса, примыкающие к северной окраине громадного, почти непроходимого урочища Семичастный Мох. Разрозненные подразделения потрепанной немецкой 161-й пехотной дивизии отходили на третий, заранее подготовленный рубеж обороны перед рекой Вазузой. Они оказывали лишь незначительное сопротивление на отдельных удобных позициях, стараясь сдержать, пусть и ненадолго, наши наступающие войска.
Шли бесконечные дожди. Наступление вели, по существу, одни наши стрелковые части, при непостоянной, не особенно действенной поддержке танков и артиллерии. Наша пехота без конца вытаскивала из дорожных топей орудия, которые пытались сопровождать ее «огнем и колесами», повозки с боеприпасами, кухни. Пехота несла на своих плечах пулеметы, минометы, снаряды, мины. И все же шла, шла, зачастую огнем прокладывая себе путь! Великая труженица войны — наша славная пехота!
На второй ночлег мы остановились в небольшой ложбине, поросшей мелким кустарником. Оказалось, опять попали на артиллерийскую позицию немцев, где было несколько блиндажей.
Однако мне пришлось ночевать под открытым небом, на сырой земле, хотя я и боялся простуды…
Рано утром 6 августа я проснулся не от озноба, пронизавшего меня насквозь, не от топота и говора, какой начался вокруг блиндажей, а от какой-то странной, тревожной мысли. Я приподнялся, огляделся и вдруг понял, что меня разбудило в такой тревоге: уже два дня я шел с наступающими войсками, совершенно позабыв о выполнении своих прямых обязанностей. Я схватился за голову: вот беда-то! А дальше все произошло как в сказке. Едва поднялось солнышко, гляжу: идет редактор нашей дивизионки. Как он нашел меня в потоке серошинельного люда, понять невозможно!
— Ну, что ж ты? — заговорил Комаров с досадой. — Что ж ты ничего не пишешь? Ничего не шлешь? — Он был просто поражен, что я, с моим немалым газетным опытом, или растерялся в эти дни, или увлекся не своим делом.
Я виновато смотрел в землю.
— Да все как-то некогда было.
— Но факты у тебя есть? Фамилии есть?
— Это все есть.
— Садись и пиши! — сказал мне редактор. — Только, знаешь ли, поменьше живописи. Ты мне назови людей и коротенько расскажи, как они воевали. Вот и все!
Часа за полтора я набросал с десяток заметок и засобирался догонять ушедший вперед батальон.
— Только в частях задерживайся не больше двух дней, — напутствовал меня Комаров. — Или пиши на месте и посылай через комиссаров в политотдел.
Я понял, что мне, несмотря на мой прошлый опыт, еще предстоит осваиваться со специальностью военного газетчика.
В то утро передовые части нашей армии приблизились к третьему рубежу немецкой обороны, построенному вдоль большака из Карманова на Зубцов, проходящему поблизости от Вазузы. Если бы не отстали наши танки, они могли бы с ходу прорвать и здешний немецкий рубеж. Но наши танковые колонны двигались от Погорелого Городища медленно, окончательно уничтожая все дороги и дорожные мосты, застревая в низинных местах, подвергаясь частым ударам вражеской авиации. Между тем в то утро резервные немецкие танковые и пехотные дивизии успели переправиться через Вазузу и, опережая нас, вышли на свой оборонительный рубеж, приготовились для контрудара.
В полдень я догнал наши передовые части. Шел бой за Буконтово — большой опорный пункт на немецком оборонительном рубеже. Воспользовавшись некоторым затишьем, я пробрался в батальон, окопавшийся на голом склоне, перед лесом. Вскоре появились немецкие бомбардировщики. Я оказался в наспех отрытой стрелковой ячейке. Вокруг было поле, с которого прошлым летом убрали рожь; помятое жнивье на нем
