– Вы, кажется, смеете мне приказывать? – отозвался тотчас мелодичный женский голос, в котором, однако, слышалась непреклонная твердость.

– Нет… Я не приказываю, – защищался бур. – Я прошу…

– Мне все равно. Уж не хотите ли вы, чтобы мы задохнулись в фургоне?

– Но ведь посмотрите, как солнце жарит! Это опасно. Я боюсь за вас.

– Какое вам дело до меня?

– Как – какое мне дело? Вы хотите знать, какое мне дело?

– Нет. Просто так говорят. Я хочу воздуха.

– Сударыня, сейчас это невозможно. Сейчас, в полдень, на солнце смертельно опасно. А ваша жизнь мне слишком дорога…

Взрыв презрительного смеха прервал тираду Клааса, и лицо его стало пунцовым от гнева, быть может, от стыда.

– Моя жизнь!.. Ха-ха! Как вы это хорошо сказали, мастер Клаас! Признайтесь лучше, что вы надеетесь получить за меня выкуп в виде сокровища кафрских королей.

– Что верно, то верно, сударыня. Я жаден, как дикарь. Но жадность – не единственная моя страсть. Вблизи вас я понял, что могут быть и другие страсти. И более сильные…

– Молчите, мужлан!

– Ну знаете, это уж чересчур, в конце концов! И наконец, пусть так. Я мужлан. До сих пор я был покорен, как собака. Я хотел быть джентльменом вроде ваших европейских паяцев, а теперь кончено! Теперь говорит грубое животное, которому ничто сопротивляться не может.

Крик ужаса раздался внутри фургона:

– Анна, сестра моя, что вы наделали? Вы до сих пор укрощали это чудовище своим спокойствием, а теперь вы его вывели из себя!..

– Не бойтесь ничего, Эстер, дитя мое. Раньше или позже, но это должно было случиться. Чем раньше, тем лучше! Вы готовы?

– На все готова, дорогая Анна. Вы это знаете.

– Тогда предоставьте мне действовать…

Клаас вне себя от бешенства бросил на землю свой чамбок и пронзительным криком остановил быков. Он побежал к задней двери фургона и достиг ее в ту минуту, когда обе женщины умолкли.

Он ожидал, что дверь окажется на запоре, и решил навалиться на нее всей своей тяжестью. Но засовы, на которые она была закрыта изнутри, быстро упали, оставляя проход широко открытым.

Если бы Клаас встретил препятствие, его ярость разгорелась бы еще больше, его силы удесятерились бы. Но эта безоговорочная сдача ошеломила его. Он остановился как вкопанный. Будучи осторожен, как всякий дикарь, он почуял ловушку и оглядел фургон беспокойным и подозрительным взглядом.

Обе женщины, великолепные в своем мужестве и неустрашимости, стояли в темном проеме дверей, освещенные яркими лучами солнца. Эстер была менее решительна и опиралась на плечо Анны де Вильрож, нежное лицо которой, искаженное негодованием и непоколебимой решимостью, стало неузнаваемым.

– Потрудитесь войти, мастер Клаас, – сказала она с ироническим смехом.

Этот смех хлестнул бура, как удар кнутом, и совсем уж выбил его из колеи: Клаас рассчитывал, что женщины испугаются, что они будут робки, ошеломлены его внезапным приступом ярости. Однако его колебания были непродолжительны. Он зашел слишком далеко, чтобы сразу отступить. Кроме того, гнев нарастал в нем медленно, как у всех животных с холодной кровью, и мог падать тоже только медленно.

– Ладно! – сказал он глухим голосом. – Я повинуюсь вам. Но, черт меня возьми, хорошо будет смеяться тот, кто будет смеяться последним!

– Я должна, однако, предупредить вас, мастер Клаас, что слишком близко вы не подойдете и что эта наша встреча будет последней… к счастью.

– Это мы посмотрим, – ответил Клаас, поднимаясь на ступеньку и собираясь пройти в фургон.

Госпожа де Вильрож отступила на шаг, и тогда Клаас увидел стоявший позади нее бочонок вместимостью литров в двадцать. Она протянула правую руку, и в руке что-то сверкнуло.

Бандит затрясся, но вскоре в изумлении замер.

– Что ж это? – бесстрашно сказала молодая женщина. – Вы остановились? Уж лучше признайтесь, что вам страшно взорваться вместе с нами!..

– Да… сударыня… мне страшно… признаю это. Мне страшно за вас, потому что я хочу, чтобы вы жили.

– Вы отлично видите, что мы готовы на все и теперь мы ваших угроз больше не боимся. Еще вчера мы всего могли ждать от вашей животной ярости. Я обезумела от страха и написа́ла: «Придите на помощь двум женщинам, которые не могут найти убежища даже в смерти». Но сегодня… сегодня у меня есть оружие… Этот револьвер я случайно нашла в ящике, на который вы не обратили внимания, и я могу разрядить его в этот бочонок с порохом. Это ваш бочонок, должно быть. Так вот, мастер Клаас, мы вас не боимся. Можете войти, можете выйти, как вам будет угодно…

– Вы писа́ли? – сказал бур.

Эти слова госпожи де Вильрож обеспокоили его больше, чем все ее угрозы.

– Я буду снисходительна и отвечу вам. Да, вчера я своей кровью написала последний призыв. Я написала его на первой страничке книги и выбросила книгу на дорогу. Я сделала это в надежде, что книгу найдет какой-нибудь человек с сердцем и придет нам на помощь. Хотя вы и держите нас в заточении, я все же заметила на дороге много следов, и это меня убедило, что мы находимся в местности все-таки обжитой. Да вот смотрите! Ведь это не обман зрения. Вы можете не хуже нас увидеть вдали облако пыли. Кто-то скачет верхом на лошади. Берегитесь, мастер Клаас! Быть может, это и есть ожидаемый мститель.

Бур зарычал от бешенства. Он выскочил, резко хлопнул дверью и бросился к передку фургона, где лежало его длинное однозарядное ружье.

– Гром и молния! – воскликнул он. – Уж лучше так. Теперь я, по крайней мере, буду иметь дело с мужчиной. И если он не ответит мне за все, то пусть уж лучше меня заберут черти.

Госпожа де Вильрож не ошибалась. Не прошло и нескольких минут, как всадник стал виден совершенно отчетливо. Будучи человеком осторожным и рассчитывая на плохой прием, он соскочил на землю на расстоянии, недостижимом для ружейного выстрела, и медленно направился к фургону, шагая позади своей лошади, которая служила ему живым укрытием. Эта предосторожность спасла ему жизнь, ибо взбешенный Клаас поджидал его с ружьем в руках и, несомненно, выстрелил бы, не спросив, кем тот является и чего хочет, настолько бур был раздражен. Как и все его соотечественники, Клаас искусный стрелок. Для него было пустяком попасть на расстоянии ста метров в донышко бутылки. Но и незнакомец отлично знал хитрости драчунов-буров. Поэтому он держался позади лошади так,