Рыжик сидел, сжавшись в комок, в сырой пещере, где ему составляли компанию одни лишь кости. Чуть ниже бились о покатый обрыв пенящиеся волны, неся с собой вырванные с корнями деревья с какого-то обвалившегося склона. С каждым их грохочущим ударом убежище Рыжика становилось все более ненадежным, постепенно погружаясь под воду.

Сквозь грохот волн до кота доносился сухой шепот окружавших его костей. Присев и дрожа от ярости, он почти мог различить их тихие слова, вторгавшиеся в его мозг. Бросив взгляд на кости, он увидел в полумраке среди них черепа — черепа котоящеров, которые с шорохом перемещались перед его глазами, шепча все настойчивее.

Рыжик ощутил едва заметный запах власти, былой власти, и неудержимое желание стиснуло его душу, будто когтистая лапа, сжавшаяся на горле.

«Оборотись!

Оборотись! Оборотись, глупец!»

Взвыв, кот затрясся мелкой дрожью. Кости придвинулись ближе, и все вокруг внезапно подернулось туманом.

От влажных стен пещеры пошел пар, потрескались и посыпались камни. Посреди окруживших Рыжика миазмов в тело кота вонзились старые кости. Последовал миг страшной боли, а затем торжества.

— Я Хурл! Ведьма Хурл!

Шатаясь от слабости, она поднялась на ноги и оглядела свое голое тело — скелет, обтянутый тонкой, сухой, как пергамент, кожей; сухожилия, похожие на веревки. Слишком мало плоти, слишком мало живой ткани, чтобы стать той, кем она была когда-то. Но пока хватало и этого.

— Ко мне вернулся разум! — хрипло рассмеялась Хурл. — Мой прекрасный, совершенный разум! И… и… я все помню! — Она тут же безвольно обмякла. — Я помню все…

Ей требовалась пища. Свежее мясо, горячее, с кровью. Нужно было насытиться, и немедленно.

Превозмогая слабость, она выбралась из пещеры, обойдя по краю пенящийся хаос. Уже почти стемнело, приближалась буря, похожая на синяк на лбу некоего бога. Среди камней виднелись застрявшие тела. Увидев поднявшуюся руку, Хурл радостно захихикала и начала подбираться к несчастному.

Когда она наконец склонилась над ним, оказалось, что перед ней мертвец. Внезапно он улыбнулся.

— Моряк из меня всегда был никакой, — сказал он. — Крошка велел встать у руля. Я пытался его предупредить, но Певуны никого не слушают. Я тут застрял. Поможешь?

— Ты же мертв! — бросила она.

— Знаю, в том-то и штука. Мы все прокляты судьбой. Вероятно, когда-то я был жив, но вряд ли способен вернуться. Никто не может. Но если ты поможешь мне выбраться из этой расщелины, я сумею пойти домой. Это где-то за океаном, но я наверняка найду свой дом. Рано или поздно.

— Но мне нужна теплая плоть! Горячая кровь!

— Разве всем нам они не нужны, дорогуша?

Хурл покачала головой:

— Ладно, пока сойдет и так. Не очень много, но хоть что-то.

— Мы с тобой мыслим одинаково, милашка. Так как насчет помощи… Эй, что ты делаешь? Ты что, ешь мое бедро? Не слишком вежливо так себя вести, тем более для столь пожилой женщины. Что ж, полагаю, если ты отгрызешь достаточно, я сумею высвободиться. Хоть что-то. Когда ты мертв, стоит быть оптимистом, — по крайней мере, я в этом убедился. Что, не так уж много осталось на той ноге? Можешь приняться за другую — она наверняка посвежее. Жуткая погода, верно?

Крошка Певун повернулся, окинув взглядом своих оставшихся в живых сородичей, которые собрались на берегу. Буря усиливалась, и об их лодыжки билась ледяная вода.

— Все просто, — сказал он. — Мы всех убьем.

— Таков твой план, Крошка? — фыркнула единственная среди них сестра, Услада.

— Мой план всегда был таков.

— Именно, и сам видишь, где мы в итоге оказались.

— Мы оказались на берегу, Услада, — нахмурившись, заметил Мошка.

— Мошка верно говорит, — прорычал Крошка. — Мы оказались здесь, и, значит, план вполне хорош, как и было с самого начала, ведь мы оказались там, где в итоге оказались, и не где попало, а где предполагалось по плану, и даже не надейся, что я и дальше буду терпеть твое дурное настроение и острый язык, Услада, — ибо в плане этого не было. — Он повернулся к остальным. — Доставайте оружие, братья. Нам многих предстоит убить, а в конце — тех двух чародеев, что похитили наше сокровище.

— Они не похищали наше сокровище, — возразил Коротыш. — Это все отряд городской стражи и та изменница — капитан Сатер.

Крошка нахмурился:

— Но ее больше нет, и мы тут ни при чем. Так что мы и дальше ищем справедливости и заслуженной кары, а эти чародеи воспротивились нашим попыткам их убить, что недопустимо. И на подобное мы должны дать ответ.

— Сатер угодила между дхэнраби и его самкой! — рассмеялся Малыш Певун. — До чего же было весело!

— Это только тебе весело, Малыш, — усмехнулась Услада, — потому что ты больной на голову. — Тебе вечно смешно!

— Так это тоже очень смешно! Ха-ха-ха!

— Заткнитесь! — приказал Крошка. — Доставайте ваше клятое оружие — и вперед. Кулик, Френ, Гиль — убейте того человека в хижине. Но не испортите его меховую шапку — мне она нужна. Мы, все остальные, пойдем в селение. Поедим горячего, если сумеем найти, и, может, выпьем несколько кружек, а потом всех прикончим. А дальше отправимся в ту крепость и тоже всех там убьем.

— Твой гений лишает меня дара речи, — сказала Услада.

— Если бы, — ответил Крошка. Он ткнул пальцем в сторону двух своих братьев, вдвоем державших огромный меч. — Блоха, Мелкий, что, во имя Худа, вы делаете?

— Это наш трехручный меч, Крошка, — пояснил Блоха.

Крошка подошел к Блохе и врезал ему по голове:

— Оставь его! Возьми тот топор, с пятью лезвиями. Идем! Впереди кровавая ночь.

Они двинулись гуськом по тропе. Шествие замыкали Кулик, Френ и Гиль.

Опираясь на посох, Вуффин Гагс стоял возле своей хижины, глядя на десятерых приближающихся незнакомцев. Все они были рослые, каждый с обнаженным оружием, и в том, как чужаки шли, чувствовалось нечто зловещее. Вероятно, в их жилах уже несколько поколений текла тартенальская кровь. Вид пришельцев вызвал у него нечто вроде ностальгии. Единственная среди них женщина была сложена более пропорционально, а когда они подошли ближе, он увидел, что округлостей у нее больше, чем у глиняного шара, и она умеет ими пользоваться, идя по тропе чуть вприпрыжку и покачивая бедрами.

Двигавшийся впереди лучезарно улыбнулся, но улыбка не отразилась в его